Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1

Рассматривать экспонаты коллекции Ворошилова под этим углом вполне продуктивно. Но ту же самую когнитивную операцию следует, видимо, в части случаев производить и в отношении советской политической карикатуры 1920–1930‑х годов: тот же Борис Ефимов не должен восприниматься как автор унижающей оппонентов сатиры, поскольку это унижение в какой-то мере (неполной – поскольку мы не можем гарантировать полную большевистскую идентичность карикатуристов этого времени, учитывая их дореволюционный опыт и профессионально-цеховую идентичность) неперсонально, необходимо и оправданно, а следовательно, не может оскорблять тех, кто стоит на верной классовой позиции[1830].

В сущности, в этой логике само чувство оскорбленности предположительно и должно квалифицировать классового врага. И в этом аспекте советская карикатура 1925–1938 годов может рассматриваться как еще один инструмент выявления врага народа: это тот, кто считает такую карикатуру неприемлемой. Сложнее с шаржем, но у нас нет сведений о том, что кто-то всерьез обижался на шаржи. К тому же шарж мог быть проявлением большевистской критики, а истинный большевик просто не может быть задет критикой: будучи верной, она – сигнал к самокритике и исправлению, будучи неверной, она или просто ошибочна, или же является открытой и дерзкой вылазкой классового врага, каковым при ближайшем рассмотрении мог оказаться не только карикатурист, но и шаржист. Дружеский шарж на члена Политбюро мог быть истолкован как прямое свидетельство политической близости к оппозиционерам. Ворошилов не боялся своей коллекции шаржей – возможно, потому, что они в любой момент могли быть объявлены уместной и актуальной в политическом моменте карикатурой. Карикатура на оппозиционера (а оппозиционером мог стать в любой момент любой высокопоставленный большевик – разногласия были неизбежны) могла доказать факт принадлежности автора или владельца карикатуры к партийному большинству. Фактическое доказательство того, что автор рисовал именно дружеский шарж на Троцкого, а не выявлял визуально его гнилую сущность, строго говоря, было невозможно. Именно поэтому было незачем уничтожать «графику Политбюро» даже в разгар Большого террора, и мы сейчас имеем возможность воспроизвести ее ниже.

Материал, с которым мы работаем, – это известные с 1990‑х годов собрания непрофессиональной графики в фондах РГАСПИ, главным образом в личном фонде Климента Ворошилова. Значительная ее часть опубликована в 2007 году в работе Ватлина и Малашенко, которые останавливались главным образом на сюжетном аспекте работ в этом собрании[1831]. Впрочем, уже в этой книге, как и в более ранней работе Ватлина 2003 года, привлекаются и материалы из других личных фондов высокопоставленных партийных деятелей. Например, знаменитая «свиная лисичка» – автопортрет Бухарина – происходит из собрания де-факто неразобранных рукописей самого Бухарина из его фонда в РГАСПИ и не содержит следов пребывания в коллекции Ворошилова.