Аз грешный…

– Вы это… того… не положено, – вмешался сотник. – Ты, ваша милость, – обратился он к Котошихину, – не лезь поперёк батьки. Сейчас явится воевода – он и рассудит по всей форме.

Из задней комнаты вышли Черкасский с Прозоровским и уставились на Квасневского.

– Этта что за птица такая? – спросил, подавляя зевок, князь Иван Семёнович.

– Так что словили в лесу, ваша милость! – поспешил доложить сотник. – По всей видимости, ихний лазутчик, потому как пробирался в нашу сторону и с великой осторожностью.

– Один был али с кем? – поинтересовался князь Яков Куденетович.

– Навроде как один, ваша княжеская милость. Мы с напарником, стало быть, сидели под кустом, так он прямо на нас и вышел. Ну, мы его в раз и скрутили. Брыкался поначалу, ну мы его так легонько пристукнули, он обмяк и…

Гришка посмотрел на огромные ручищи сотника, а потом на рассеченную губу Квасневского и понял, что у бедного поляка никаких шансов спастись от плена не было.

– Ты почто шапку не снимаешь перед князьями московскими, лях сраный? – подскочил к Квасневскому Прозоровский и со всей силы ударил его кулаком в ухо.

Голова Квасневского мотнулась на бок, шапка упала на пол, но сам пленник устоял на ногах.

– Может, князь, прикажешь сначала развязать руки, а потом уж бей, – спокойно сказал пленник и презрительно плюнул князю под ноги.

– А-а-а, так ты по-нашему разумеешь? – вскричал Прозоровский и снова замахнулся на поляка кулаком.

– Постойте, ваша милость, – вмешался Котошихин, – мне знаком этот человек! Надобно бы разобраться сперва.

Прозоровский опустил руку и подозрительно спросил:

– Это когда же ты сподобился снюхаться с супостатом?

– Было дело, ваша милость. В мою бытность в Вильне под началом князя Одоевского этот человек по прозванию Квасневский помог нам одолеть пана Гонсевского.

– Это мы сейчас дознаемся, – сказал князь Черкасский. – Эй, сотник, развяжи ему руки. Говори, кто таков и зачем к нам прибыл.

Стражник развязал верёвку и на всякий случай стал сзади Квасневского.

– Пусть он уйдёт, – мотнул Квасневский головой в сторону сотника.

– Выйди, – приказал тому Черкасский и уселся за стол. Прозоровский тут же сел сбоку и напустил на себя грозный вид. – Сказывай.

– Дьяк правду сказал, князья, – начал говорить Квасневский. – Я поляк, но с малолетства живу и служу в княжестве Литовском и прозываюсь Квасневским. Два года тому, когда покойный воевода Данило Мышецкий напрасно гонялся за гетманом Гонсевским, я пришёл к князю Одоевскому и предложил свою помощь. Сей человек, – Квасневский кивнул в сторону Котошихина, – свёл меня с князем. Я указал Мышецкому, где укрывался гетман, и…

– Так? – повернулся Черкасский к Котошихину.

– Так, – ответил Гришка.

– А почему же ты, шайтан, выдал своего господина?

– Были причины, – нехотя ответил Квасневский, глядя в сторону.

– Говори.

– Положил он, значит, глаз на мою жинку, вот я и не стерпел.

– А в честном поединке ты не захотел ему отомстить? – интересовался Черкасский.

– От честного поединка гетман уклонился. Слишком мелкой птицей я для него оказался. Вот я и решился.

– Но тогда, помнится, ты сказывал, что сделал это из расположения к царю московскому, – вмешался Котошихин.

– Дурак был, вот и сказывал. Надеялся на милости царя, а он и не вспомнил обо мне.

– Это не царя надобно винить, а князя Одоевского, – сказал Котошихин, с опаской поглядывая на Прозоровского. – Это он запамятовал доложить о твоей службе.

– Как же ты тут очутился? – перешёл Черкасский на менее скользкую тему.

– О, княже, это длинная история.

– А ты расскажи нам её, да покороче, а мы послушаем.

– Хорошо, княже. – Квасневский тяжело вздохнул и продолжил. – После того случая остался я на службе у Мышецкого. Время от времени он посылал меня в польский стан, и я выведывал их планы и намерения и докладывал о них воеводе. Перед тем как случиться беде с русским войском в Вильно, я находился в Варшаве. Я знал, что король собрал войско, чтобы напасть на город, и поспешил обратно, но упредить об этом воеводу Мышецкого уже не успел.

– И как же это так получилось, что ты не упредил воеводу известием о нападении поляков на Вильно? – подозрительно спросил Прозоровский.

– Не смог пробраться в крепость.

– Вона как! Не смог! – вскричал Прозоровский. – А может быть, не захотел?

– На меня пало подозрение – полагаю, кто-то из ваших шепнул полякам о моей близости с вашими людьми, а может покойный Гонсевский на Москве что-то пронюхал про меня, а когда вышел из плена, решил извести меня.

– Постой, постой, – закричал Прозоровский. – Разве гетмана Гонсевского нет в живых?

– Так, ваша княжеская милость, – ответил Квасневский. – Вернувшись из плена, он снова был приставлен к войску. В то время польский король задержал литовцам жалованье, и войско взбунтовалось. Гетман погиб при усмирении бунта.

– Вона как! – удивился князь Иван Семёнович. Было видно, что смерть гетмана произвела на него сильное впечатление.