Бабы, или Ковидная осень

Марго хотела погладить ее по голове и пожалела, что у нее нет с собой какого-нибудь лакомства, но девочка, замахав предупреждающе руками, не дала ей приблизиться. Малышка развернулась и побежала обратно, в сторону уже возобновившего свой слаженный танец хоровода.

Всадник, остановив лошадь все там же, у начала или конца соединявшей лес с лугом тропинки, внимательно глядел на Марго.

Волосы на его голове были густы, черны и волнисты.

Лицо со смутно знакомыми, резковатыми чертами и скошенным подбородком, но будто бы поверх этих хищных черт приглаженное чем-то вроде чудесного елея, светилось необычайной легкостью, каким-то несказанным, безусловным счастьем.

Всадник ловко спрыгнул с коня.

Когда он улыбнулся и на щеках появились ямочки, она, наконец узнав в нем Петра, почувствовала, как все ее существо стало наполняться какой-то первозданной, недоступной ранее радостью и одновременно грустью – ей казалось, что он ее не узнает – ведь у нее, в отличие от всех, кто здесь находился, не было тела.

Петр, здоровый, цветущий Петр, что-то достал из сумы, привязанной к седлу. В его руке оказалась черная шляпа.

Водрузив ее на голову, он задорно подмигнул своей лошади, а затем, с необычайной нежностью глядя на Марго, шутейным тоном сказал:

– Ну что же ты, Ритуля, ей-богу… Москвич я. Тысяча девятьсот пятьдесят первого года от рождества Христова рождения, – и, не дав ей ответить, вдруг резко изменившимся, назидательным голосом Володи добавил: – Варя доделала пирожное. Не задерживайся. Тебе пора.

Маргарита Семеновна разлепила глаза. Было светло от утреннего, падавшего из окна за спинкой кровати света.

Она попробовала пошевелить языком – язык, тугой и сухой, ощущавшийся огромным, разбуженным великаном, нехотя отозвался.

Обе руки двигались нормально. Боли не было. Во всем теле была только приятная, потихоньку отступавшая слабость. Где-то слева лениво попискивали мониторы.

Маргарита Семеновна поняла: этой ночью произошло сверхъестественное.

Такое, о чем нет ни слова в учебниках по медицине и докторских диссертациях.

В отдельный реанимационный бокс вошла незнакомая, веснушчатая – будто солнышком поцелованная, полноватая возрастная медсестра.

В шапочке и маске, но без очков и защитной формы.

Маргарита Семеновна повернула голову вправо – бутылочка с препаратом, прикрепленным к штативу капельницы, была пуста.

Медсестра наклонилась, чтобы отсоединить от ее руки катетер.

Когда ее рука коснулась руки Маргариты Семеновны, та мягко прихватила ее за кисть. Кисть была плотной, горячей, под тонкой белой кожей опытные пальцы врача нащупали вены.

– Все хорошо? – спросила медсестра.

Маргарита Семеновна уже по привычке кивнула.

На тумбочке у кровати стояла маленькая упаковка сока, рядом лежало спелое, вероятно, сладкое, с приятной кислинкой, яблоко. На его зелено-желтом полосатом боку была едва заметная вмятина – будто птичка крошечная коснулась клювом и улетела. Там же лежал ее мобильный.

– Не следует влезать куда не надо со всякими гаданиями, – глядя на свой телефон, четко произнесла Маргарита Семеновна, отчего-то совсем не опасаясь того, что эта милая женщина сочтет ее за умалишенную.

– Согласна, – вытаскивая из вены иглу, понимающе улыбнулась пахнувшая кофе и еще, едва ощутимо, чем-то цветочным, летним, медсестра.

– Можно? – Маргарита Семеновна протянула освободившуюся руку к мобильному.

Набирая Варю, она откуда-то уже знала, что «вирусный файл» прошедшей ночью стерся навсегда, оставив после себя в ее сердце совсем маленькое – ангиограф не покажет – белое пятнышко с прилипшим к нему крошечным кусочком яблока.

Анна-предприниматель

– Нет, ну что ты хочешь от людей? – уставившись на мигающий огонек кофемашины, негодовала Яна Панкратова. – Им только дай повод осудить да распять.

Сегодня на ней была очередная идиотская футболка – с зеленым котом в оранжевой защитной маске, закрывающей до глаз то ли хитрую, то ли несчастную, судя по плаксивому прищуру, морду.

С начала пандемии соседка взяла за привычку вваливаться в дом без предупреждения – так было всю весну и всё, за вычетом тех двух недель, что она сидела дома на карантине, лето.

И только с наступлением осени (может, муж подсказал?) она немного дисциплинировалась – теперь соседка хотя бы стала кидать в мессенджер: «Привет))) Я зайду?»

– Горелова всю душу перед нами наизнанку вывернула! Любовник ее совсем небогат, для него проблема и тысячу рублей потратить не на хлеб насущный.

– Я так и не поняла, они переспали?

Анна слушала Яну как всегда вполуха, а сейчас еще и дел до отъезда оставалось невпроворот.

Она планировала уехать всего на две ночи, но надо было рассортировать по контейнерам и оставить для мужа еду, прибраться на кухне и доварить чечевичный суп – девятнадцатилетняя, бестолковая донельзя дочь, уже год живущая отдельно от родителей в бабкиной городской квартире, обещала заехать и привезти ненужную мебель – пуфик и дизайнерское кресло, в пандемию из жадности купленные на какой-то дешевой – от разорившегося ресторана – распродаже.