Багровый берег

Еще один удар – и дверь разлетелась на кусочки. Какое-то существо ворвалось внутрь, и Лейк с силой взмахнул битой, но существо, перепрыгнув через остатки двери, двигалось с такой скоростью, что удар по плечу получился скользящим, и оно пронеслось мимо Лейка, наполнив его ноздри жуткой вонью. Он развернулся, снова замахнулся битой, но в этот момент Кэрол испустила душераздирающий крик, фонарик упал на пол, и коридор погрузился во мглу. Раздался хлюпающий звук, будто лопнул водяной шарик. В полутьме Лейк увидел, как серая фигура опустилась на колени и склонилась над Кэрол, распростертой на персидском ковре. Он услышал чавкающие звуки. Взревев, Лейк ринулся вперед с занесенной битой, но существо вскочило, вскинуло две мощные руки и перехватило биту, с немыслимой силой выкрутив ее из рук Лейка; он почувствовал, как со страшным треском разорвалась кожа на его животе, услышал, как плюхнулось на пол что-то влажное и тяжелое, а потом и сам он с криком упал на спину, в бездонную яму боли и ужаса.

43

– Я же говорил, у нас закончились свечи, – сказал Марк Лилли, выдвигая и задвигая ящики. Он почти кричал, чтобы его было слышно за ударами болтающейся на ветру ставни. – Две недели назад, когда электричество отключали в прошлый раз, я сказал, что нам нужны свечи.

– Это тебе только кажется, что ты сказал, – огрызнулась Сара. – А как насчет ставен? Я целый год прошу тебя их починить.

Словно чтобы придать больше весомости ее замечанию, ставня грохнула снова. Марк с проклятием вытащил из ящика фонарик.

– А чем тебя фонарик не устраивает? – спросила Сара.

Марк включил его и направил луч ей в лицо:

– Фонарик не может осветить всю комнату.

– Не слепи меня.

– Я просто подтверждаю свои слова. Это, кажется, пятое отключение за год. Тебе уже пора бы понять, что нам необходим солидный запас свечей.

– Никто тебе не мешает купить свечи самому, когда ты бываешь в городе. А ты бываешь там каждый день.

– По-моему, об этом должна заботиться ты. Есть такое понятие – разделение труда.

– Ты ни разу не сказал, что у нас кончились свечи.

– Я говорил. Ты просто забыла.

Он с отвращением опустился на диван. Вот во что превратилась их жизнь – в каждодневные перебранки из-за всякой ерунды. Он не мог вспомнить, чем когда-то привлекла его эта женщина. Детей у них не было. Так что они могли бы расстаться хоть сегодня. Но тогда начались бы сложности, финансовые заморочки…

Ставня еще раз стукнула по стене дома, от сильного порыва ветра задребезжали оконные стекла. Ставня ударила еще сильнее, и окно со звоном разбилось. В дом ворвался вой ветра, сопровождаемый струями дождя, опрокинувшими фотографию в рамке на подоконнике.

– Ну, что я говорила! – с торжеством в голосе воскликнула Сара. – Посмотри, что случилось!

Новый порыв ветра принес в дом дождевые капли, упавшие на стол, и вой какого-то животного с улицы.

– Что это было? – спросил Марк.

Не ответив ему, Сара замерла, где стояла, вглядываясь в темноту:

– Это где-то совсем рядом с домом.

– Чья-нибудь дурацкая собака, оставленная под дождем.

– Как-то не похоже это на собаку.

– Да конечно собака. Кто еще может быть?

И снова раздался вой, на этот раз прямо под окном.

– Иди посмотри, – сказала Сара.

Марк взял фонарик, вышел в прихожую и посветил в дверное окно.

– А-а-а! – закричал он и отшатнулся назад, когда дверь с громким стуком распахнулась.

Внутрь запрыгнула темная фигура из ночного кошмара, окутанная одной лишь жуткой вонью. Лилли бешено замахал руками от недоверия и ужаса, пытаясь отпугнуть зверя, но тот с ужасным первобытным ревом обхватил его двумя жилистыми руками и вцепился ему в живот когтистыми пальцами.

– Нет, нет! – завопил Лилли, пытаясь вывернуться и чувствуя, как длинные острые когти вонзаются в его внутренности.

– Перестаньте! Нет! – словно откуда-то издалека донесся до него крик жены.

Раздался неожиданный хлюпающий звук, как будто жир отодрали от мяса, и страшные руки вспороли живот Лилли, распахнули, словно занавески. Все погрузилось в темноту, свет фонарика исчез, остались только его ощущения, и Лилли почувствовал, как холодный воздух ворвался в полость его тела, – это ощущение на миг пересилило даже мучительную боль. Он упал на спину с неописуемым криком ужаса и боли, осознавая, что кто-то потрошит его внутренности, громко и жадно чавкая.

44

Констанс Грин промокла до костей, пропитавшееся водой платье липло к телу, подол отяжелел от песка и грязи. Но она не чувствовала холода: бездомное детство в доках Нью-Йорка сделало ее неуязвимой для низких температур. Ветер трепал и раскачивал траву солянку и камыши, когда Констанс продиралась сквозь них, хлюпая низкими ботинками по болотистой почве и освещая себе путь лучом фонарика, пляшущим в темноте и высвечивающим хлесткие капли дождя. Она быстро продвигалась вперед, разгневанная, смущенная и униженная.

Поначалу она хотела просто уйти – убраться подальше, пока не натворила чего-нибудь жуткого и непоправимого, о чем будет жалеть всю оставшуюся жизнь. Но когда она выбежала из гостиницы и направилась на юг, к дюнам и траве, в ее голове начали выстраиваться зачатки планов.