Семенцов с Голышевым переглянулись. Ну точно: вся эта комбинация с переходом французов на нашу сторону – дело рук этих двоих, или, по крайней мере, они в курсе этих дел, находясь на подхвате у старших товарищей. Вон какие заговорщицкие лица – что у одного, что у другого. Это они думают, что физиономии у них непроницаемые как у сфинксов, но настоящий журналист, кормящийся с сенсаций, сразу определит, что оба они знают значительно больше, чем могут рассказать.
– Ладно, – сказал наконец подполковник Голышев, – антифашистская пропаганда – дело хорошее. Но, дорогая Марина Андреевна, скажите нам – на каком языке вы будете общаться с этим полковником Перье? Насколько мне известно, товарищ Истрицкая владеет только немецким, а у вас лично в запасе только английский, да и тот в зачаточном состоянии…
Я подобно пай-девочке опустила глаза в землю и сказала:
– Если вы на какое-то время одолжите мне Николая Шульца, то я справлюсь. Ведь он, как-никак, по мирной профессии преподаватель романо-германской филологии, а значит, способен общаться хоть по-французски, хоть по-испански, хоть по-итальянски…
– Оба-на… – сказал полковник Семенцов, доставая из кармана галифе пачку сигарет, – а мы и забыли, что Шульц у нас товарищ с актуальным высшим образованием. В отличие от технических дисциплин в наше время романо-германская филология не требует специальных курсов по повышению квалификации. Так что нехорошо получается, товарищи: перспективный кадр, оказывается, у нас товарищ Николя, особенно в связи с последними директивами…
– Скажите, Марина Андреевна, – хмыкнул подполковник Голышев, в пику своему коллеге извлекая на свет пачку «Казбека», – а почему при всех своих достоинствах ваш Николай в вермахте служил унтер-офицером в дивизионном разведбатальоне, а не офицером в учреждении более высокого полета?
– Для абвера, – ответила я, – мой Коля оказался слишком чистоплотен, а для гестапо, СС, СД и прочих нацистских контор прямо брезглив…
Эти двое снова переглянулись, а потом полковник Семенцов щелкнул зажигалкой, по правилам хорошего тона сначала дав прикурить товарищу.
«Ну все, – подумала я, – сейчас эти двое поставят такую дымовую завесу, что к ним и близко не подойдешь…»
– Ладно, Максимова, – махнул рукой полковник Семенцов, – дадим мы тебе поговорить с этим Перье; можешь считать, что ты нас уговорила. И Николая Шульца в качестве средства поддержки на руки тоже выдадим. Вон он, как раз, летит сюда на крыльях любви, голубь наш сизокрылый…
Естественно, я обернулась – нормальная реакция влюбленной женщины. К нам быстрым шагом приближался мой Коля с широкой улыбкой на лице (предназначенной исключительно мне).
– Замуж выходить будешь, Максимова – не забудь позвать на свадьбу, – по-доброму усмехнувшись, произнес подполковник Голышев. – Не чужие, чай, люди – и тебе, и Николаю…
– Вот именно, – поддержал коллегу полковник Семенцов, – позови. Свадьба – дело хорошее. Ну а пока, извини, интима не обещаем. Пока вы с Николаем будете беседовать с полковником Перье, мы с товарищем Голышевым будем стоять рядом и, как говорится, «держать руку на пульсе», ибо такова наша служба.
– А нам сейчас интим и не нужен, – довольно резко ответила я, – обойдемся, а то советами замучают. А если серьезно, Павел Сергеевич, то мне этот полковник Перье нужен в естественной среде обитания, чтобы я видела, каков он есть на самом деле, без распушенных перьев. Поэтому, если возможно, будьте рядом, но так, чтобы не выглядеть стоящими над душой конвоирами. И дымите, дымите… Со времен Колумба и до наших дней никто не воспринимает всерьез курящего человека – всем кажется, что он полностью погружен в собственные переживания.
– Вот, Федор Матвеевич, – усмехнувшись, сказал полковник Семенцов, – век живи – век учись. Простая, в принципе, мысль, а подметил ее не наш с вами коллега, а работник нашей самой свободной в мире прессы, да еще и очаровательная девушка.