Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Пользуясь поддельным «верющим письмом» (доверенностью на ведение дел) и другими документами, Лефорт и Милютин регистрировали закладные на несуществующие имения своих вымышленных доверителей, а затем перезакладывали их настоящим богатым помещикам из Подмосковья, желавшим выгодно вложить свои деньги. В поисках новых жертв Лефорт даже ездил в Петербург, но не добился там успеха. Лишь через несколько недель после последней из таких сделок одна из жертв мошенников, коллежский асессор Глазунов, решил произвести проверку и обнаружил, что документы, на основе которых он выдал деньги, подделаны. В присутствии свидетелей он потребовал ответа от Лефорта, который утратил выдержку и якобы сказал: «Я уже теперь знаю, что свидетельство и доверенность фальшивые»[501]. Веселкину и его приятелям в течение нескольких лет удавалось затягивать следствие и водить его за нос, пока в 1847 году Лефорт неожиданно не явился в полицейский участок в Москве, где добровольно признался в этих мошенничествах, утверждая, что он изготовил все поддельные закладные, а также поддельные квитанции из ломбардов вместе с Веселкиным, который «обольстил его обещанием больших выгод»[502].

В этом деле, похожем на сюжет из произведений Гоголя, поражает многое: молодость Веселкина, по-видимости, добровольная сдача и признание Лефорта, а в первую очередь – один серьезный недостаток хитроумной в прочих отношениях схемы Веселкина: она отнимала много времени и усилий, требуя сложных переговоров, тесного взаимодействия с жертвами и подделки множества документов, которые легко могли быть проверены соответствующими службами. Следует также отметить, что эта схема, несмотря на связанные с ней усилия и большой риск, работала эффективно благодаря размерам преступной группы. Каждый ее член мог поручиться за прочих и придать респектабельности другим соучастникам, что позволяло им завоевывать доверие своих жертв.

Ту же стратегию, но в более широких масштабах применяла группа аферистов, известная как «червонные валеты», спустя 20 с лишним лет после Веселкина. Полиция выявила почти сотню человек, непосредственно связанных с этим делом. Несколько пересекающихся друг с другом, имеющих неопределенные границы кругов приятелей и знакомых мошеннически получали займы, выдавая себя за богатых лиц, подделывали долговые расписки, обманным путем приобретали товары в долг и открывали липовые предприятия. Интересы этих лиц были настолько разными, что обвинение основывалось почти исключительно на показаниях нескольких подсудимых, согласившихся дать показания против остальных соучастников. «Червонные валеты» были готовы надувать друг друга с такой же легкостью, как и посторонних лиц. Но в этом деле имеется и кое-что иное: помимо этого непостоянного партнерства, в многочисленных документах по этому делу изображается весь полукриминальный «верхний мир» (upperworld, по выражению историка элитной «беловоротничковой» преступности Джорджа Робба), который, несмотря на все усилия криминалистов XIX века, чрезвычайно сложно четко отделить от законной и полузаконной коммерции. Это был мир не только аферистов, но и ростовщиков и заимодавцев, различных маклеров и посредников, тесно связанный с местными чиновниками, и все они активно покупали и продавали всевозможное движимое имущество, земли и коммерческие бумаги, участвовали в кредитных операциях, торговали контрабандой и подделками и т. д.

Возникает искушение связать этот криминальный полусвет с распространением городского образа жизни в пореформенной России, когда города росли, быстро наполняясь крестьянами, искавшими работу, и дворянами, более не способными жить за счет своих имений. Однако ясно то, что, хотя реформы 1860-х и 1870-х годов подтолкнули и развили подобные практики, те опирались на прочный фундамент, уже существовавший в 1840–1850-х годах в крупнейших городах России, таких как Петербург, Москва, Одесса, Варшава и Вильна. Например, в архиве Третьего отделения содержатся ссылки на сообщество аферистов в дореформенном Петербурге, в котором участвовал и, возможно, набрался опыта вышеупомянутый Сергей Фокин и с которым не могла расправиться даже царская тайная полиция. Еще в 1850 году он «привлечен был к делу об открытом тогда в Санкт-Петербурге сообществе лиц промышлявших разного рода обманами и именовавших себя Труболетами» (это жаргонное словечко, зафиксированное и у Даля, означало банкротов или растратчиков из высшего общества)[503]. Еще молодой в ту пору Фокин избежал дальнейших неприятностей, откупившись от своих жертв. В конце 1850-х и начале 1860-х годов кружок Фокина имел сильнейшее сходство с группой Веселкина 1840-х годов и «червонными валетами» конца 1860-х и 1870-х годов. Ключевой чертой, объединявшей эти кружки, было участие представителей всех социальных групп, включая дворян и чиновников, купцов и относительно респектабельных ростовщиков, а также находившихся в тени и избегавших уголовного преследования маклеров, комиссионеров, процентщиков и ходатаев по делам.