Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Дело Балакана показывает, что избежать мошенничества и вообще гарантировать надежность своих инвестиций в заем можно было, соблюдая некоторые простые предосторожности. Например, в случае выдачи займов под залог недвижимости было полезно списаться с губернскими властями, регистрировавшими закладные и выдававшими необходимые свидетельства, и удостовериться в том, что данная недвижимость действительно существует и не заложена кому-либо еще. Те, кто не делал этого – вследствие неосторожности или из-за нежелания усомниться в слове такого же помещика, – могли столкнуться с неприятными последствиями. Например, в 1865 году московская купчиха Куренкова купила дачу в парке Сокольники на окраине Москвы у купца Василия Мазурина и выплатила ему 4500 рублей, не дожидаясь оформления сделки. Однако Мазурин много месяцев продолжал тянуть с оформлением, и Куренкова узнала лишь со временем, что дом заложен другому лицу – когда ее с мужем выселили оттуда[506].

Аналогичным образом жертвы троицы Веселкин – Лефорт – Милютин, о которой шла речь выше, и не думали усомниться в подлинности доверенностей членов шайки и представленных ими закладных свидетельств. Даже Глазунов, владевший имением под Москвой и в итоге разоблачивший аферу, заподозрил обман лишь через несколько недель после того, как отдал мошенникам деньги. Ему потребовалось не более нескольких недель, чтобы разоблачить аферистов, без труда получив все необходимые сведения из рязанского и владимирского губернских реестров доверенностей («верющих писем»), закладных и ревизских сказок. И хотя Глазунову (в итоге) хватило здравого смысла, чтобы проделать все это, своих денег он так и не вернул. Еще меньше повезло губернскому секретарю Алексею Заборовскому, который ссудил 10 тыс. серебряных рублей княгине Черкасской, но был ложно обвинен ее поверенным Коноваловым в том, что взял долговую расписку, а денег так и не выдал[507]. Конечно, можно предположить, что Глазунов был наивным помещиком из глубинки, но Заборовский служил в государственном Коммерческом банке и должен был быть хорошо осведомлен о рисках своей профессии. Тем не менее он оказался, возможно, пострадавшим больше других изученных мной жертв аферистов – «белых воротничков», поскольку помимо потери денег над ним несколько лет висела угроза ссылки в Сибирь.

Во всех этих случаях непосредственной причиной успеха мошеннических схем служило то, что заимодавцы и кредиторы не находились в непосредственном контакте друг с другом. Это происходило вследствие сильного разрастания российской сети частного кредита к середине XIX века, из-за чего повсеместными стали финансовые связи между лицами, либо лично незнакомыми друг с другом, либо не желающими заводить такое знакомство. Российские элиты нередко с охотой шли на этот риск. Так, вышеупомянутые братья Глебовы избежали проблем с законом лишь потому, что догадались уничтожить главную улику, в то время как предосторожности, принятые княгиней Черкасской, а также богатыми и влиятельными клиентами адвоката Салтыкова, были вполне разумными: в конце концов, что может быть более надежным, чем нанять известного юриста для того, чтобы проверить своих заемщиков? Тем не менее эти предосторожности не помогли из-за уязвимости свойственных XIX веку понятий о доверии, респектабельности и деловых неудачах.

Культура кредита и представления о кредитоспособности были неотделимы от объективных и прямых оценок личного богатства. Однако в той же мере они зависели от менее осязаемых признаков респектабельности и доверия, гарантировавших, что богатство – не преходящее состояние заемщика и что в будущем оно обеспечит погашение долга. Помимо случаев, рассмотренных в данной главе, эти показатели доверия и респектабельности не подвергались непосредственному рассмотрению в большинстве изученных мной случаев; они давали о себе знать главным образом в тех случаях, когда не срабатывали должным образом. Случаи мошенничества показывают, что в дополнение к таким очевидным преимуществам, как приятная внешность, хорошие манеры, модная одежда и хорошо обставленные дома и конторы, не менее важным показателем кредитоспособности было социальное окружение индивидуума. Жены, братья и сестры и близкие друзья мошенников способствовали осуществлению кредитных афер главным образом тем, что эти люди воспринимались как признак хорошей репутации афериста и его прочного положения в местном сообществе.