Данная глава вносит свою лепту в эту развивающуюся область исследований, очерчивая определенную сферу деятельности – займы и долговые операции, – на которую оказывало существенное влияние право раздельной собственности. Кроме того, я уделяю внимание семейным и родственным структурам, в которых участвовали женщины и чьи интересы они – как и прочие их члены – преследовали, пользуясь своими определенными по закону правами. Иными словами, режим раздельного владения собственностью мог быть полезным с точки зрения имущественных интересов не только замужней женщины, но и ее мужа, и семьи пользовались этим законным правом в рамках своей общей стратегии.
Брачные и прочие родственные связи способствовали укреплению имущественных прав и интересов и их защите как от внешнего воздействия, так и от безрассудных поступков членов семьи. В то же время родственники могли конфликтовать друг с другом из-за долгов и пользоваться задолженностью для удовлетворения своих взаимных претензий. Порой родственники помогали друг другу справиться с долгами, а порой усугубляли взаимное долговое бремя. Разумеется, то же самое верно и в отношении соответствующих правовых норм и практик: некоторые из них были введены для защиты родственных групп, другие же – для предотвращения злоупотреблений в отношении третьих сторон, но в целом они представляли собой важное стратегическое орудие в системе родственных отношений, служившее как для сохранения статус-кво, так и для перераспределения собственности между участниками родственных сетей и между поколениями.
Помощь должникам
Пожалуй, семейные и родственные взаимоотношения влияли на культуру кредита в первую очередь в том смысле, что родственники помогали друг другу справиться с задолженностью. Если члены семьи не желали или не могли просто уплатить по своим долгам, то они могли прибегать к различным стратегиям – например, скрывать собственность неплатежеспособного лица от кредиторов или гарантировать, что должник имел какие-то долги перед своими родственниками, получавшими благодаря этому возможность участвовать в процедуре банкротства. Кроме того, семейную собственность можно было защитить, предприняв определенные превентивные меры: составить завещание или учредить опеку, – что не позволяло имуществу попасть в руки родственников, уязвимых перед кредиторами.
Проще всего было помочь родственникам, выплатив их долги. Например, мы уже встречались с молодым графом Дмитрием Толстым, у которого в начале 1860-х годов накопились серьезные долги в силу его любви к породистым лошадям и предметам роскоши. Его отцу удалось выкупить большинство долговых обязательств Дмитрия и добиться закрытия дела о его неплатежеспособности, а от единственного упрямого кредитора он отделался, пожаловавшись на него жандармам. В результате уже в отношении кредитора начали расследование о хищнических практиках кредитования. Кроме того, отец помог сыну, приняв на себя бремя судебных процедур.
Почти столетием ранее отец мемуариста князя Ивана Долгорукова точно так же выплатил за сына долги, накопившиеся у того из-за необходимости вести образ жизни, подобающий офицеру императорской гвардии в Санкт-Петербурге[515]
. Как писал в своих мемуарах Долгоруков, его отец пошел на это охотно: судя по всему, он надеялся, что юный князь усвоит моральный урок и в будущем не станет подвергать угрозе финансы семьи.Менее богатые семьи тоже поддерживали родственников, помогая им выплачивать долги и не делать новых. Так, еще один мемуарист XVIII века, Андрей Болотов, перебравшись в Петербург на выгодную должность при начальнике полиции бароне Корфе, получил деньги от деревенских родственников как раз перед тем, как должен был оплатить свой новый мундир с богатой отделкой[516]
. Помимо вопросов, связанных с платежами, обычным делом было подавать в суды прошения от имени своих родственников, особенно в тех случаях, когда они попадали в тюрьму из-за долгов[517]. Например, молодой купец Николай Кузнецов, в 1865 году попавший под суд за злонамеренное банкротство, избежал сурового наказания благодаря прошениям, поданным в его защиту матерью. Она их составляла с помощью одного из самых видных московских дореформенных адвокатов Михаила Аристова[518].