Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

В то же время было верно и обратное: тот факт, что в XIX веке законной коммерцией занимались многочисленные маклеры, заимодавцы, «комиссионеры», клерки, нотариусы и чиновники сомнительных моральных качеств, стирал грань между законным и незаконным и создавал атмосферу вседозволенности, наблюдавшуюся, например, и в Великобритании, главной экономической державе середины XIX века[508]. Наконец, отсюда следует, что социальные и родственные круги, описанные в данной статье, играли ключевую роль в качестве фактора, диктовавшего саму природу частной собственности в Российской империи и понимание этой природы, и что они нуждаются в дальнейшем рассмотрении.

Глава 5. Семья и круг родства

Из различных типов личных связей, на которые опиралась российская система частного кредита, в число наиболее важных входили родственные узы. Родители и дети, мужья и жены, братья и сестры брали друг у друга взаймы, судились друг с другом и заседали в конкурсных управлениях, где разбирались дела о банкротстве их родственников. Разумеется, это явление не было уникальной российской чертой; например, Маргарет Хант, писавшая об английском среднем классе конца XVII и XVIII века, объясняла аналогичную зависимость от родственников необходимостью распределять дефицитные ресурсы, особенно ликвидную наличность, а также отсутствием бюрократических структур, благодаря которому домохозяйства приобретали заметное влияние в обществе, что побуждало кредиторов и должников полагаться на моральное давление родственных связей, облегчавшее получение займов и дававшее гарантии их выплаты, и это компенсировало недостаточную развитость деловой этики, коммерческого права, финансовой системы и надежных средств связи[509].

Похожим образом, в Российской империи отсутствие формальной кредитной инфраструктуры, сочетавшееся с активным рынком собственности и частыми финансовыми кризисами, вынуждало родственников и супругов помогать друг другу справляться с долговыми проблемами, а также – при необходимости – противостоять кредиторам и скрываться от них, в полной мере используя особенности судебной системы и даже порой трактуя законы и переиначивая их так, чтобы они отвечали их целям. Более того, эта личная и неформальная система кредита не только играла роль системы социального страхования, но и создавала серьезный потенциал для конфликтов. Модели обладания собственностью в ранних индустриальных обществах, включая и Россию, делали упор на разделении активов и долгов между родственниками. Передача собственности младшим поколениям представляла собой длительный и сложный процесс, порой перескакивавший через поколение и начинавшийся задолго до того, как дети достигали совершеннолетия[510].

При том что в исследовательской литературе подчеркивается значение в России систем родственных связей, завязанных на верхний слой дворянства, принципиально важно изучить взаимно перекрывавшиеся круги сообществ, включавших среднее и мелкое дворянство, а также городские и коммерческие классы[511]. Даже в том, что касалось индивидуумов и семей среднего достатка, правовые рамки играли ключевую роль при выстраивании брачных и наследственных отношений собственности, а также при улаживании нередко возникавших при этом конфликтов.

В Западной Европе юридические ограничения на наследование собственности женщинами и сохранение ими контроля над своим имуществом в браке оказывали непосредственное влияние на развитие частного кредита, в то время как конкретные люди (и мужчины и женщины) творчески приспосабливали их к своим стратегиям и имущественным интересам[512]. В Российской империи закон тоже ставил в привилегированное положение патриархальную семью, наделяя главу домохозяйства обширными полномочиями в отношении его жены и детей. Различие заключалось в том, что по закону замужние женщины в России могли владеть собственностью, отдельной от собственности мужа, и распоряжаться ею. Как показала в своей новаторской книге Мишель Маррезе, российские законы, позволявшие замужним женщинам иметь собственность и распоряжаться ею независимо от их мужей, соблюдались на практике и в распоряжении у российских дворянок находились как собственность в городе, так и имения в провинции. Кроме того, Маррезе приходит к выводу о том, что российская правовая система «при всех ее недостатках» позволяла женщинам защищать и преследовать свои собственные и семейные имущественные интересы и что дворянки, обращавшиеся в суды, «не находились в неравноправном положении по сравнению с мужчинами»[513]. Аналогичным образом Галина Ульянова показала, что купчихи и предпринимательницы контролировали до 25 % деловых операций[514].