Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Более замысловатые и длительные стратегии противодействия кредиторам могли включать как можно более длительное недопущение детей к контролю над собственностью. Порой это имело довольно курьезные последствия. Елизавета Янькова в своих знаменитых мемуарах («Рассказы бабушки»), записанных ее внуком Дмитрием Благово, вспоминала, что князь Дмитрий Голицын, популярный и влиятельный генерал-губернатор Москвы в 1820–1844 годах, на протяжении почти всей своей взрослой жизни находился в финансовой зависимости от матери, получая от нее ежегодное пособие 50 тыс. рублей и имея в своем непосредственном распоряжении лишь деревню с сотней крепостных. Лишь за семь лет до собственной смерти он наконец-то унаследовал имущество матери и заполучил ее баснословные богатства, включавшие земельные владения и 16 тыс. крепостных[519]. Помимо того, что его мать, старая княгиня Наталья Петровна Голицына (1744–1837), была натурой властной, вероятно, она еще и стремилась оградить состояние Голицыных от кредиторов сына и его весьма вероятного неумелого управления.

Кредиторам, выдававшим ссуды молодым наследникам, разумнее всего было набраться терпения. Например, дело о неплатежеспособности вышеупомянутого Дмитрия Толстого зашло в тупик, когда выяснилось, что у него отсутствовала законно принадлежащая ему собственность, которую могли бы изъять его кредиторы. Будучи совершеннолетним, он жил с отцом, которому принадлежала вся обстановка их квартиры, а также экипажи и дорогие лошади[520]. Как уже указывалось, ожидаемое наследство зачастую воспринималось заимодавцами как гарантия погашения задолженности, достаточная для того, чтобы продлить кредит молодым людям, не имеющим своих денег, что произошло и в случае Толстого. Хотя русское право давало родителям возможность еще при жизни выдавать детям их долю наследства, а многие родители именно так и поступали, ключевая проблема заключалась в том, что ни дети, ни их кредиторы по закону не могли заставить родителей передать детям собственность еще при своей жизни, и потому кредиторам оставалось только ждать, когда умрут родители и дети вступят во владение наследством[521].

И наоборот, богатые люди могли попытаться обвести своих собственных кредиторов вокруг пальца, передав по крайней мере часть своей собственности детям или внукам. Подобный раздел имущества, осуществленный по всем правилам, мог быть весьма эффективным средством, как, например, в случае дворянина-предпринимателя и мемуариста Николая Макарова, потерявшего свою фабрику, деньги и имение во время финансового кризиса 1859–1860 годов. Тем не менее благодаря такому разделу у него осталась возможность удалиться на покой в имение своих детей под Тулой. В мемуарах Макарова содержится и другой пример: его тетка Александра Шипова жила в свое удовольствие в поместье, отличаясь гостеприимством, но в конце концов вынуждена была продать всех 600 крепостных, драгоценности и «ненужное» столовое серебро в уплату своих долгов. Однако у ее молодого сына осталось 400 крепостных, унаследованных от отца, и этого хватило для того, чтобы заплатить за его элитарное образование в Петербурге[522]. Мемуаристка Юлия Карпинская, писавшая о еще одном предпринимателе-дворянине, Павле Яблочкове, отмечала, что его старшие дочери, рано получившие свою долю наследства, не очень пострадали от последовавших затем деловых неудач отца, в отличие от младших детей, которым в итоге почти ничего не досталось[523].