В Петербурге и Москве полиция была подготовлена лучше, чем в других регионах, но и здесь она была малочисленной, по большей части вела себя пассивно и, на мой взгляд, всецело зависела от сотрудничества с другими должностными лицами, от выборных органов самоуправления и от частных лиц. Например, Москва была разделена на семнадцать частей, во главе которых стояли частные приставы; им помогали квартальные надзиратели и квартальные поручики. Этим офицерам подчинялись рядовые полицейские, которые являлись обычными рекрутами, не получавшими какой-либо специальной подготовки к полицейской службе. Еще ниже в иерархии стояли так называемые «будочники» – полицейские сторожа, обитавшие в маленьких будках, расставленных по всем главным улицам и площадям, и вооруженные средневековыми алебардами. В дореформенной Москве числились всего четыре особых «следственных пристава», занимавшиеся более сложными уголовными расследованиями. Время от времени губернатор отправлял одного из своих «чиновников по особым поручениям» помочь им с самыми важными делами. В полицейские обычно шли отставные армейские офицеры, получавшие свои новые должности благодаря личным связям или в качестве синекур, игравших роль награды за выдающиеся заслуги или отвагу в бою; обучаться своей новой профессии им приходилось на месте службы. Как правило, они приносили с собой в полицию армейскую культуру, которая в правление Николая I (1825–1855) ставила на первое место военную муштру и слепое подчинение начальству.
Взыскание долга полицией могло иметь три возможных исхода в том случае, если должник отказывался или был не в состоянии заплатить. В самом простом варианте полиция являлась домой к должнику, где описывала его собственность, изымавшуюся в порядке уплаты долга. Полицейские были заинтересованы в том, чтобы отнестись к этой задаче серьезно, поскольку в том случае, если должнику удавалось скрыться, сумму долга могли взыскать с них самих[599]
. В пьесе Островского «Бешеные деньги» (1869) эта процедура изображается как обыденное дело, а фатоватый персонаж пытается приободрить расточительную молодую дворянку, оказавшуюся на грани разорения, следующими словами: «Что вы испугались? Утешьтесь! Вчера описали мебель у двух моих знакомых, сегодня у вас, завтра у меня, послезавтра у вашего [друга] Кучумова. Это нынче такое поветрие»[600]. Николай Некрасов в малоизвестном полуавтобиографическом рассказе 1840 года яркими красками изображает прозаический характер рутинного взыскания долга в Петербурге: домовладелец, прачка и местный лавочник являются на квартиру к безденежному начинающему автору вместе с полицейским, изымают все его движимое имущество и бесцеремонно вышвыривают должника на улицу. При этом они проявляют известное уважение к его потенциально более высокому статусу, позволяя ему переодеться, и не видят никакой пользы для себя в возможности отправить его в долговую тюрьму, но, несмотря на эти послабления, система взыскания долгов не проявляет ни малейшей предвзятости в пользу должников[601].В том случае, если у должника не было никакого имущества либо он скрывал его местонахождение, существовал второй вариант: держать его под стражей, пока кредитор платил за его содержание «кормовые деньги». Третий возможный исход заключался в передаче дела в соответствующий суд, если у должника имелось одно из допустимых оправданий: например, если долг уже был погашен или подпись на долговом документе была подделана. При этом должник все равно был обязан представить «обеспечение» – то есть выдать деньги или имущество на сумму, являвшуюся предметом спора, либо предложить другого владельца собственности в качестве поручителя – либо пойти под арест. Процесс значительно усложнялся, если должник был богатым человеком или собственность, подлежавшая изъятию, представляла собой деревню с крепостными. Иногда у должника имелась возможность заявить, что стоимость собственности, которой он владеет, превышает сумму долга. Благодаря этому он мог избежать тюремного заключения, но это заявление далеко не всегда принималось во внимание, особенно в случае задолженности сразу перед несколькими кредиторами.