Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Самое обыкновенное, как может показаться на первый взгляд, появление полиции в доме или квартире должника – иногда в сопровождении кредиторов – по сути представляло собой осуществление власти, сопровождавшееся обыском, описанием, а иногда и изъятием таких вещей, как лошади, экипажи, товары, одежда, мебель, иконы, столовое серебро, книги и драгоценности. В эпоху, открывшую для себя представление о неприкосновенности частной жизни, которой придавалось большое значение, ситуация, когда презренный ростовщик рылся у человека в спальне и денежной шкатулке, была весьма унизительной[610]. Соответственно, взыскание долгов легко могло повлечь за собой ожесточенные личные и судебные конфликты. Они становились более запутанными и затяжными в тех случаях, когда должники были богатыми или влиятельными людьми, хотя вступать в пререкания с полицией могли не только представители высших классов: даже должники из более скромных торговых и городских сословий были способны и готовы противодействовать взысканию долгов путем прямого неповиновения, сочетавшегося с официальными шагами. Судиться непосредственно с полицейскими частным лицам не разрешалось; с любыми жалобами на неправомерные действия чиновников полагалось обращаться к их начальству, не всегда склонному давать делу ход. Тем не менее некоторые обращения к вышестоящим инстанциям все же достигали своей цели, особенно начиная с 1860-х годов, когда полным ходом шли либеральные реформы Александра II. Одно из таких дел, на котором я остановлюсь более подробно, началось с рутинного взыскания долга и быстро переросло в конфликт с богатым, но во всех прочих отношениях ничем не выдающимся купцом-старообрядцем и двумя полицейскими чинами дворянского происхождения[611].

Вечером 1 декабря 1859 года незадолго до этого назначенный пристав Пречистенской полицейской части в центре Москвы – удостоенный наград ветеран боевых действий 1831 года в Литве, носивший непритязательную фамилию Пузанов, – получил из Московской управы благочиния предписание взыскать долг с младшего сына богатого купца-старообрядца Ивана Бутикова. Ошибка (или злонамеренность) Пузанова заключалась в том, что этот долг к тому времени уже был признан безденежным, а кредиторов Бутикова-младшего власти намеревались выслать из столицы как злостных ростовщиков.

Бутиков, владевший крупной ткацкой фабрикой, служил также ратманом в Московском магистрате, был хорошо знаком с московским чиновным миром и даже, как он сам выразился, «ходатайствовал за нее [полицию]». Тем не менее он не стал записываться в наиболее престижную первую купеческую гильдию города, судя по всему, сознательно стараясь держаться более скромно, чем позволяло его состояние. Более того, в данный исторический период, в конце 1850-х годов, московские старообрядцы подвергались особенно серьезным гонениям после того, как власти в 1856 году опечатали алтари на Рогожском кладбище – в центре их религиозной жизни.

Взыскать долг с Бутикова было приказано к девяти часам утра следующего дня. Пузанов поручил это дело более молодому офицеру, сыну доктора медицины (инспектора аптекарской части русской армии) и участнику Венгерской кампании 1849 года Шкинскому, лишь недавно принятому на службу в полицию по рекомендации лейб-медика царя Николая I, тайного советника Николая Федоровича Арендта. Оба полицейских хорошо знали Бутикова и всего двумя неделями ранее угощались от его щедрот на празднестве по случаю именин его жены.

Шкинский энергично принялся за дело. Он взял с собой четверых полицейских, своего письмоводителя и двух «добросовестных свидетелей», то есть понятых, и отправился домой к Бутикову. В ходе операции, напоминавшей рейд современного спецназа, Шкинский расставил полицейских вокруг дома и ворвался в него с черного входа, разбудив привратника и «взяв его за руку и тащи[в]» до тех пор, пока тот не впустил полицию внутрь.

В кухне Шкинский нашел повара и бил его по щекам, пока тот не согласился провести полицейских наверх, освещая путь свечой. Вся компания с грохотом поднялась по узкой лестнице, наверху наткнувшись на горничную. Добросовестные свидетели, державшиеся позади Шкинского, слышали восклицание горничной: «За что вы деретесь?» – но не видели, как он это делал. Тут же на лестничной площадке появился старший сын Бутикова, тоже Иван, и «заметил ему, что здесь дом купеческий и дебоширить он не может, в ответ на это г. Шкинский дернул его за шубу», а согласно жалобе Бутикова – избил его.