В то же время считалось, что некоторые поверенные обманывали своих клиентов, и по этой причине они привлекали к себе внимание со стороны Третьего отделения. Однако его доклады показывают, что выходки этих юристов были скорее исключением, нарушавшим все общепризнанные стандарты поведения даже в дореформенной российской юридической профессии, в основном остававшейся вне всякого контроля. Например, в Петербурге с 1850-х по 1870-е годы занимался адвокатской практикой титулярный советник Александр Алексеевич Бильбасов. В 1858 году он помог дворянке Лидии Телешевой в организации аферы, жертвой которой пал ее любовник князь Михаил Михайлович Голицын. В 1866 году Бильбасов был обвинен в подделке расписки за деньги, причитавшиеся его клиентке Прасковье Засецкой, вдове полковника. Наконец, в начале 1870-х годов он был косвенно вовлечен в дело о коллективной афере, известной как Клуб червонных валетов: Бильбасов якобы убеждал некоторых заимодавцев в том, что безденежный дворянин Дмитриев-Мамонов вот-вот получит крупную денежную сумму, выиграв судебное дело против двух аристократических семейств. Жандармы были прекрасно осведомлены о репутации Бильбасова и брали на заметку все дела, в которых он участвовал. Интересно, что известный критик старых судов Колмаков включил Бильбасова в список петербургских «гласных адвокатов», которых он выставлял в качестве жертв Третьего отделения[845]
.Другим столь же отрицательным персонажем был коллежский асессор Иван Давыденко, описанный в «весьма секретном» жандармском рапорте как «характера строптивого упорен дерзок кляузник лживый доносчик и с доверителями своими всегда крайне недобросовестен»[846]
. До того как в 1830-х годах занялся частной практикой, он служил в Духовной консистории и в одном из учреждений Петербургской губернии, в полиции украинского города Никополя, в 5-м департаменте Сената, а затем был шефом полиции (исправником) в городке Кашине. Он был отдан под суд и уволен за клевету, подлог и грубость по отношению к чиновникам, проводившим расследование. Говоря по справедливости, ни одно из этих обвинений не звучало особенно ужасно: необоснованные обвинения были – и остаются – обычным делом во всех уголках мира, вне зависимости от традиций правового государства, подделка расписок на мелкие денежные суммы, несомненно, была стандартной практикой, а пьяные угрозы в адрес того же человека, на которого Давыденко ранее возводил ложные обвинения, свидетельствуют скорее о личном конфликте, нежели о каких-то фундаментальных изъянах характера. В итоге Давыденко сумел получить должность в Управе благочиния Санкт-Петербурга.Третье отделение накопило внушительный список дел, в которых Давыденко якобы обманывал своих клиентов. Например, в 1863 году он обещал одной из клиенток время от времени заниматься ее делом, но согласно письменному договору ему причиталось 5 тыс. рублей, если только дело не будет проиграно из-за его нерадивости или ошибки. Эта конкретная тяжба была передана на рассмотрение жандармов, но Давыденко сумел обмануть их, подписав мировое соглашение, а затем все равно обратившись с требованием о взыскании долга в полицию. В нескольких других случаях его обвиняли в том, что он брал с клиентов деньги, но ничего не делал для них; кроме того, в 1856 году его обвинили в лишении девушки невинности и в клевете на свою собственную жену, с которой они разошлись. Свою жену Давыденко обвинил в том, что она забеременела от другого мужчины. Наконец, было известно, что он берет деньги от подсудимых по уголовным делам, чье положение было безнадежным, как, например, у помещицы Свирской, которая обвинялась в пытках и убийстве своих крепостных и наверняка была бы сослана в Сибирь. Давыденко обещал ей добиться смягчения приговора или его отмены в результате апелляции; в этом случае она должна была заплатить ему от 300 до 600 рублей, а если же его усилия оказались бы тщетными, он обязывался выплатить ей 3 тыс. рублей, явно рассчитывая на то, что Свирская, находясь на сибирской каторге, будет не в состоянии взыскать с него эти деньги.