Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

В этом деле наибольший интерес представляет степень участия Глебовых в судебном разбирательстве, как и нежелание властей вмешиваться в него. Полиция не делала никаких попыток выяснить, действительно ли Глебовы получили какие-либо из денег, взятых Дмитриевым взаймы от их имени, и почему они своевременно не известили кредиторов о его увольнении. В свою очередь, братья утверждали, что их подписи на листе были поддельными, но это заявление было невозможно проверить, поскольку они выкупили лист за 10 тыс. рублей и уничтожили его. Им было предъявлено обвинение в уничтожении важнейшей улики в крупном уголовном деле о мошенничестве, но они отделались лишь выговором, снятым с них в связи с высочайшей амнистией 1841 года.

Кроме того, братья косвенно признали свою ответственность, предложив кредиторам Дмитриева мировую сделку в размере небольшой доли изначальной суммы долга и в некоторых случаях даже заключив ее. Разумеется, известную роль здесь могли сыграть подкуп и личные связи, а кроме того, в судебном деле имеется упоминание о финансовых затруднениях Глебовых, указывающее на то, что они едва ли были в состоянии расплатиться с кредиторами. В любом случае удобная возможность свалить всю вину на Дмитриева, умершего еще до того, как его дело в 1846 году попало в суд, наверняка была вполне очевидна как суду, так и Глебовым. По-видимому, власти взвесили все риски и в конце концов решили не продолжать неудобного, неприятного и в итоге наверняка оказавшегося бы тщетным расследования вероятной вины Глебовых. Помимо этого, полиция и суд, возможно, учли их готовность заплатить некоторым из кредиторов, для которых это был единственный шанс возместить хотя бы долю своих убытков.

Даже гораздо менее состоятельные люди, чем Глебовы, пользовались услугами управляющих, которым могла быть поручена задача поиска заимодавцев. Например, княгиня Екатерина Черкасская, происходившая из знатного рода, но владевшая только домом в Москве и 72 крепостными в Ярославской губернии, наняла молодого московского мещанина и бывшего купца Сергея Коновалова в качестве своего поверенного и управляющего, как он называл себя. Явно не имея представления о его не слишком похвальном прошлом – а он был выгнан из дома собственными родителями за беспутное поведение, – Черкасская в 1842 году попросила его организовать для нее заем в 10 тыс. рублей. Заимодавец, найденный Коноваловым, уже упоминавшийся Заборовский, будучи человеком совсем не наивным, потребовал расписки с подписью Черкасской, с которой он никогда не встречался лично, несмотря на то что заемное письмо было зарегистрировано во 2-м департаменте Московской палаты. Поэтому в дальнейшем, с юридической точки зрения, Черкасская не имела возможности утверждать, что она не получала этих денег[873].

Коновалов взял деньги, растратил их, а затем пожаловался княгине, что Заборовский так и не заплатил ему. Черкасская подала жалобу в жандармское управление, и Заборовский был вызван к полицмейстеру Льву Цынскому, знаменитому своими жесткими методами расследования; как утверждали власти, Заборовский на допросе признал свою вину, после чего суд вынес ему приговор по обвинению в мошенничестве. Однако в 1845 году Коновалов раскаялся и во всем сознался – в том числе и потому, что воспринял свою серьезную венерическую болезнь (неизвестно, какую именно) как кару небес. Находясь в тюрьме, Коновалов хвастался другому заключенному, «бродяге» и беглому солдату Дьякову, что на эти деньги он нанял в Москве большую квартиру «для так называемых райских вечеров, где танцовщики обоего пола находились как первые человеки до своего грехопадения, и таковой вечер составил ему расходу до 1000 руб асс.».

Поверенные типа Дмитриева и Коновалова, вероятно, были привычными участниками в кредитных и торговых сделках самого разного типа. Их сети знакомств имели прочные корни в различных слоях московского среднего класса, состоявших из чиновников и дворян скромного достатка, а также купцов и предпринимателей. Их амбиции порой заставляли их злоупотреблять доверием своих нанимателей, но типичный заимодавец, судя по всему, полагал, что репутация и социальные связи посредника служат гарантией от обмана. Например, лишь одна из многочисленных жертв сенатского регистратора Петра Веселкина, организовавшего сложную аферу с закладными на несуществующие имения, что-то заподозрила, да и то этот человек ждал несколько недель после того, как отдал деньги «поверенному» вымышленного князя Кропоткина из Владимирской губернии[874].