Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Долговые тяжбы были хлебом насущным любой западной правовой системы. В дореформенной России в большинстве губернских палат гражданского суда, помимо «крепостной экспедиции», в которой фиксировались сделки купли-продажи, займы и прочие частные соглашения, имелись два департамента: один разбирал тяжбы, связанные с земельными владениями и особенно с наследством, а во втором рассматривались иски по поводу контрактов и особенно долгов. Эта судебная система использовалась очень активно: ежегодно на рассмотрении в ней находилось около полумиллиона дел, разделенных примерно поровну между судами первой и второй инстанции и между гражданским и уголовным судами; после реформы нагрузка на суды только выросла[880].

Тем не менее представление об отсутствии правовой традиции, сопоставимой с западно– или центральноевропейской, в русском праве остается одним из самых устойчивых представлений о нем, о каком бы историческом периоде ни шла речь. При этом распространено и убеждение в отсутствии у российского права прочных корней в политической или массовой культуре. Особенно решительно этот аргумент применяют к периоду до 1864 года. Помимо отсутствия институциональной независимости и упорядоченной юридической профессии – хотя, как я уже указывал, это представление является сильно преувеличенным, – мишенью конкретной критики служат также судебная организация и правила судопроизводства: считается, что дореформенный суд был расчленен в соответствии с сословной системой и что в нем использовались порочные «следственные» процессуальные правила, а также система «формальных доказательств», лишавшая и самих тяжущихся, и судей гибкости и усмотрения в ходе процесса.

В данной главе речь пойдет о том, действительно ли и в какой степени эти черты дореформенного правосудия влияли на исход реальных дел, связанных с собственностью и долгами, в особенности на интересы и стратегию собственников, обращавшихся в суд. Для начала вспомним, что ни в одной правовой системе составители даже очень изощренного набора процедурных норм не в состоянии предвидеть всех возможных случаев и ситуаций, и потому этот набор неизбежно видоизменяется на практике. Таким образом, в данной главе утверждается, что в реальных делах, разбиравшихся в дореформенных судах, практические соображения начали разрушать принцип сословного правосудия с самого момента его установления; следственная процедура, как это ни парадоксально, оставляла процедуры гражданского суда на усмотрение частных лиц; а требование о том, чтобы долговые документы оценивались экспертами-почерковедами, на практике подрывало систему формальных доказательств.

Конечно, мы отнюдь не собираемся отрицать, что процедуры дореформенного суда не совсем соответствовали модели, утвердившейся к середине XIX века в других странах Европы и предусматривавшей публичные процессы, суд присяжных и элитную адвокатуру. Тем не менее мое исследование идет вразрез с широко распространенным мифом о том, что дореформенное право было настолько неработоспособным, что не заслуживало названия права, и что в Российской империи не имелось культуры рационального и эффективного использования судов ради обеспечения и защиты своих имущественных интересов. Напротив, подлинные судебные дела показывают, что дореформенная судебная система достаточно эффективно защищала систему частного кредита и частную собственность вообще. Поэтому ее следует рассматривать как логическую предшественницу позднеимперского права, а вовсе не как мертвую ветвь на дереве российского юридического развития.

Представления о дореформенном суде

Нет особых сомнений в том, что реформа 1864 года, несмотря на все ее ограничения и разочарования, являлась грандиозным достижением, и 1860-е годы справедливо считаются водоразделом в истории российского права. Многие мемуаристы и правоведы противопоставляли новое правосудие царству юридической тьмы, которое ему якобы предшествовало. Этот консенсус во многом сложился благодаря художественным произведениям и мемуарам Гоголя, Островского, Сухово-Кобылина, Салтыкова-Щедрина, Герцена и Аксакова. Их аргументы были взяты на вооружение предреволюционными юристами для защиты реформированной системы правосудия от нападок консерваторов. Такие юристы, как Анатолий Кони, Иосиф Гессен, Иван Блинов и Григорий Джаншиев, использовали старую судебную систему как риторический фон с целью подчеркнуть достижения реформаторов[881]. Однако, при весьма четко наблюдаемых полемических рамках этой литературы, конкретные утверждения этих авторов не всегда точны или однозначно критичны, вопреки первому впечатлению.