Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Это необычайно подробно зафиксированное судебное дело заставляет задаться несколькими принципиальными вопросами в отношении дореформенной правовой культуры и юридической практики. Во-первых, факт настолько гладкого взаимодействия между центральными и местными должностными лицами, тяжущимися и учреждениями показывает, что суды при Николае I могли функционировать как единая и весьма эффективная система, несмотря на размеры империи и разделение подданных на сословия. Во-вторых, из этого дела видно, что дореформенная правовая культура, явно обнаруживая несколько дилетантский характер по сравнению с пореформенным правом, позволяла отдельным людям вполне эффективно определять свои имущественные интересы и защищать их в судах и что рассмотрение судебных дел, не содержавших серьезных стимулов к коррупции или их затягиванию, могло проводиться эффективно и ценой небольших издержек. Наконец, обращает на себя внимание то, что Петр Благинин на протяжении всего процесса имел возможность действовать чрезвычайно активно и даже агрессивно, несмотря на его несколько иррациональное поведение и то, что он жил очень далеко от Москвы. В свою очередь, Антонова представляла собой пример поразительно активного участия в правовой культуре, несмотря на свое скромное происхождение и положение в обществе. Сравнительно с активной деятельностью тяжущихся сам суд производит впечатление пассивности и даже отчужденности, а единственным конкретным проявлением присущего дореформенному судопроизводству так называемого инквизиционного (или разыскного) начала в его действиях стало адресованное Петру очевидное требование доказать родство с его покойным братом.

Более состоятельные тяжущиеся, которые могли себе позволить услуги хороших юридических консультантов, были более склонны к тому, чтобы в своих прошениях ссылаться на сложные правовые концепции, хотя в то же время они вполне могли дополнять их умозрительными и косвенными аргументами наподобие тех, к которым прибегал Петр Благинин. Одновременно с делом Благинина в том же самом уездном суде разбиралось и дело полковника Николая Никитина, участники которого точно так же имели одинаковый социальный и экономический статус[931]. Различие состояло в том, что Никитин был богатым заимодавцем, а семья его должника, статского советника Суровщикова, десятилетиями владела в Москве чрезвычайно прибыльными общественными банями[932]. Тяжущиеся в данном случае держались по отношению к суду еще более уверенно. Никитин ссудил жене Суровщикова гигантскую сумму 100 тыс. рублей на условии, что должник, Суровщиков, уплатит неустойку в 15 тыс. рублей, если не вернет долг в срок. Суровщиков не успел вовремя расплатиться, но не пожелал платить штраф и обратился в суд.

Тяжба о законности условия о неустойке приняла уже знакомую нам форму обмена прошениями, похожего на перетягивание каната. Юридически весьма продвинутые аргументы, которые выдвигал Суровщиков, причудливым образом сочетались с аргументами, находившимися на грани нелепости. Он утверждал, что не давал своей жене полномочий на заем денег на таких обременительных условиях, и в то же время обвинял Никитина в ростовщичестве и в том, что тот не обращается к нему по имени и отчеству и тем самым не выказывает должного уважения. Кроме того, Суровщиков дал отвод одному из судей на том основании, что тот дружил с Никитиным. Никитин на это возражал, что Суровщиков согласно условию о неустойке был согласен без всяких споров заплатить 15 тыс. рублей в случае неспособности вернуть долг и что он уполномочил свою жену брать взаймы на любых условиях. Единственное проявление активности со стороны суда во время этого обмена прошениями сводилось к тому, что он отказал Суровщикову в одном из его информационных запросов, однако Сенат в результате промежуточной апелляции аннулировал этот отказ, тем самым показав, что суд в целом не мог или не хотел влиять на ход процесса.

1 июня 1853 года двое из троих судей вынесли решение о том, что Суровщиков должен выплатить только 100 тыс. рублей. Один из судей постановил, что его жена была уполномочена только на получение закладной под бани на 100 тыс. рублей, а другой указал, что согласно российским гражданским законам условия о неустойках составляют лихвенный процент и запрещены при выдаче ссуд под залог недвижимости и что в данном случае это условие было прописано в самом долговом документе, а не в отдельном контракте[933]. Не согласный с этим судья возразил, что условие о неустойке представляло собой отдельное соглашение, понуждающее Суровщикова выплатить долг вовремя и компенсирующее Никитину возможные убытки, так как в противном случае он, может быть, и не стал бы давать в долг такую крупную сумму. Это решение суда показывает, что уездный суд, неспособный направлять ход процесса, несмотря на надзор со стороны Палаты, все же в достаточной степени был независим, чтобы счесть необходимым привести все эти аргументы.