Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Успешным предпринимателям, которым все же не удалось завести достаточно обширные связи в элитных кругах, приходилось диверсифицировать свои кредитные взаимоотношения, о чем свидетельствует пример военного инженера полковника Николя, который в 1840-х и 1850-х годах брался за ряд предприятий и государственных подрядов. К моменту своей неплатежеспособности Николя был должен деньги 48 лицам, из которых 28 были дворянами, офицерами и чиновниками, 12 – купцами, четверо – крестьянами, трое – иностранцами и один принадлежал к духовенству. Как и Певницкая, Николя предпочитал брать взаймы у таких же, как и он, военных инженеров: таковых насчитывалось пять среди его кредиторов, – но не мог рассчитывать на них как на сколько-нибудь существенный источник кредита. Интересно, что в число самых активных и наиболее осведомленных кредиторов, во время процедуры банкротства Николя зачисленных в первую категорию и потому имевших наибольшие шансы на выплату выданных ими ссуд, входило 13 человек, из которых лишь один был купцом[346].

Другие примеры долговых портфелей лиц, не принадлежавших к купечеству, также демонстрируют сочетание прочных связей с дворянством и московскими коммерческими классами, кое-каких связей в окружении данного лица, а также связей с лицами более высокого социального статуса. Например, причиной долгов отставного ротмистра Михаила Левенца могла быть коммерческая деятельность, поскольку он задолжал 35 773 рубля некоему голландцу Луку и 26 875 рублей коллежскому регистратору (чин низшего, 14-го класса) Замкову. В то же время некоторые его долги могли быть связаны с повседневными покупками: так, он был должен 360 рублей мещанину Алатырцеву и 200 рублей цеховому Кумисову. Еще одну группу долгов: 2500 рублей штабс-капитану гвардии Дашкову и 8158 рублей тайному советнику князю Юрию Алексеевичу Долгорукову – можно назвать «социальными» долгами. При том что служба Левенца в кавалерии, весьма затратном роде войск, подразумевала наличие значительного состояния, она, несомненно, способствовала налаживанию связей, полезных для кредита, но недоступных более скромным городским собственникам. Левенец даже играл роль поручителя за более высокопоставленного коллежского советника Монкевича. В то же время его собственные кредитные связи были разнообразными: среди его 12 кредиторов мы находим лишь одного такого же, как он, офицера, пятерых чиновников, трех купцов, двух мещан и одного иностранца[347].

Случай коллежского советника Платона Васильевича Голубкова (1786–1855) еще более ярко показывает взаимосвязь между предпринимательством, кредитом и социальным статусом или связями. Родившийся в Костроме в семье мелкого чиновника, Голубков со временем нажил огромные богатства благодаря торговле, государственным контрактам и, самое главное, акциям восточносибирских золотых приисков[348]. Список кредиторов Голубкова – не менее важный, чем его меценатская деятельность, маркер его экономического успеха. Престижный характер владения – золотые рудники – повысил его социальный статус и заставил его стремиться попасть в круг Демидовых и Строгановых. На момент своей смерти Голубков был должен 14 дворянам, включая Голицыну, Трубецкого и Шаховского, и всего двум купцам и одному крестьянину. Интересно, что самую большую сумму – 35 тыс. рублей – Голубков задолжал свободной крестьянке Александровой, которая впоследствии записалась в купеческую гильдию и была одним из двух кредиторов, подавших на него в суд[349].

Если Певницкая, Николя и Голубков были в состоянии накопить серьезные долги и противодействовать попыткам их взыскания через суд – вероятно, в значительной степени благодаря своим социальным связям, – то лицам, имевшим в жизни аналогичное положение, но не обладавшим крупной земельной собственностью либо обширными социальными связями, было труднее избегать неплатежеспособности. Например, британский подданный Николай Джаксон совместно с матерью и братом владел домом в Москве, но зарабатывал на жизнь, давая уроки и переводя книги с английского на русский. Кроме того, он выступал ответчиком по двум судебным делам: в Московском уездном суде на 20 тыс. рублей против наследников генерал-майора Полякова и в Петербурге против другого британского подданного, Гена [sic], на 1000 рублей. К 1872 году, когда Джаксон разорился, он был должен 54 тыс. рублей серебром 16 лицам, из которых шесть были чиновниками, четыре – купцами, один – мещанином, один – иностранцем, одна – повивальной бабкой, одна – «девицей» (судя по всему, дворянского происхождения) и один – дворянином. Он не только не брал взаймы у других англичан или прочих иностранцев, проживавших в Москве, если не считать одного прусского купца, но и судился со своим соотечественником[350]. Это явное отсутствие социальных связей, несомненно, сыграло свою роль в его финансовом крахе, хотя в конце концов большинство кредиторов сжалилось над ним и его семьей.