Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского

Еще раньше, в 1863 году, московский генерал-губернатор поручил своему чиновнику по особым поручениям, титулярному советнику графу Коновницыну, наблюдение за перестройкой долговой тюрьмы. Коновницын, в своем докладе выступая за улучшение условий содержания состоятельных должников, отмечал, что «почти всегда чем более сумма долга, тем, конечно, должник вел бóльшие дела, имел больше денег и, стало быть, привык к лучшей жизни». Генерал-губернатор не согласился с этим, подчеркнув эти слова и поставив знак вопроса, но мнение Коновницына не могло быть совершенно из ряда вон выходящим, если оно было высказано в официальном докладе губернатору[429].

Во-вторых, как отмечалось выше, в Уставе о банкротах колебания рыночных цен упоминались в качестве основания для списания долгов, и реальные банкроты в самом деле ссылались на превратности коммерции при объяснении своей неплатежеспособности. Например, Артемий Рязанов, 75-летний купец из старообрядцев, неудачно управлявший маленькой ткацкой фабрикой, за свои долги более четырех лет просидел в тюрьме и в конце концов предстал перед судом по обвинению в умышленном банкротстве. Объясняя свои неудачи, Рязанов, помимо традиционных историй о воровстве и покупке негодного сырья, ссылался на высокие цены на хлопок-сырец и низкие цены на готовую продукцию, вынуждавшие его торговать с убытком. Рязанов выделяется из числа русских должников, чьи дела я изучал, тем, что включал свое угнетенное состояние – говоря современным языком, депрессию – в список причин своих финансовых неудач и объяснял им свои неудовлетворительные показания на слушаниях в конкурсном управлении. Ниже приводится образчик его аргументации с сохранением грамматики оригинала:

Имел я торговлю бумажным товаром и как счастье не сопутствовало моей торговле почему дела мои шли дурно; то я постепенно теряясь и упадая духом независимо от дум и заботы приходил в какое-то болезненное состояние доходившее не только до рассеянности, но даже до забывчивости. И поэтому когда возникло дело о невозможности моей платить долги по документам даваемым кредиторам в суммах какие назначали так как я при своих обстоятельствах на все соглашался, чтоб только я не был тесним – и вошел в себя – ожидая более благоприятствующих обстоятельств что в коммерции бывает не редко «богач делается бедным, а бедный богатым» и показывал о своей несостоятельности неопределенно и сбивчиво, выражаясь большей частью «словами не знаю и не припомню». А о торговле объяснял неудовлетворительно; А это взятое вместе отнесено было моими кредиторами, ставшими моими судьями к моей умышленности и скрытию капитала и товара во вред их, тогда как эти мои показания ясно говорили им о состоянии моего умственного положения[430].