Барбара. Скажи, когда ты вернешься?

Жизнь со взрослыми серьезными мужчинами у Барбары не получилась, расставание с Реджани было мучительным – может быть, она думала, что вот из этого мальчика вылепит того, кто ей нужен? Но он был всего лишь один из стаффа и колесил вместе со всеми ними по Европе. Лучше других знал, что в день концерта ее интересуют только хороший звук и свет – и еще чтобы в этот день к ней не обращались никогда и ни с чем, она не желала видеть ни поклонников, ни мэров городков, где выступала, которые приходили с букетами ее поприветствовать. Она даже не ела ничего толком – так, вода и бутерброды. Он на всю жизнь запомнил ее депрессии, когда в гостиничном номере или дома в Преси задергивались шторы, наглухо закрывались ставни, выключался телефон, прекращался всякий контакт с внешним миром и только работал телевизор – причем без звука, да горели крошечные красные бра, которые она почему-то любила и которые, как маячки, освещали ей путь только в одном направлении – к черно-белым клавишам. Горы лекарств, которые она возила с собой, снотворные (все равно спала три-четыре часа за ночь), антидепрессанты, стимуляторы, чтобы на концерте быть в форме. И кортизон, чтобы звучал голос. И многочасовые репетиции, которыми она умучивала своих музыкантов, чтобы звук был безупречным. “Да, мы вместе переживали божественные моменты на сцене, но в то же время мы были крепостными, которых в следующую секунду могли уволить…”

От пятидесяти до семидесяти концертов за сезон, вспоминал он, а было еще три или четыре сезона, когда концертов оказалось в среднем двести! Это были разные залы: и битком заполненные на курортах, и полупустые в деревнях, но везде она пела одинаково прекрасно. Однажды отключилось электричество, и все растерялись. Барбара решительно поставила на пианино две свечи и стала играть, вместе с ней в итоге пели и весь зал, и ее музыканты, которые спустились со сцены (их электронные инструменты были бесполезны) и сели среди зрителей. Минуты абсолютного счастья – ради них все и стоило терпеть!

Ее самым большим жестом в его сторону стало его имя на фронтоне “Олимпии” в 1977-м. Хотя где-то с 1974-го он уже работает и с энергичной характерной певицей Мари-Поль Белл, автором знаменитой песни La Parisienne (“Парижанка”), – и, надо думать, Барбара к этому относится уже гораздо спокойнее. Но главный итог их отношений и многолетнего сотрудничества – это, конечно, песня À peine, написанная в 1970-м, в разгар романа. Она до сих пор считается одной из самых прекрасных песен о любви во французском репертуаре – это признает даже сдержанный, обожающий фактическую сторону событий автор книги о Барбаре Ален Водраска: “Ее голос, чувственный, шепчущий, задыхающийся, наполняет вас теплом и нежностью – как вид смятой любовниками простыни”. Да, услышать такое от спокойного и даже суховатого, на мой вкус, автора замечательной книги – это дорогого стоит. Вот полкуплета из этой песни, которую надо только слушать, слушать и ничего больше – и вы действительно окажетесь где-нибудь на Ривьере, на террасе рано утром, когда за морем, на бирюзово-голубом небе только-только встает солнце, и неизвестно, чье прикосновение нежнее, его или любимого:

Время любви проходит быстро,
Но мы это едва понимаем,
Когда ночь ускользает,
Легко, так легко
Твои губы прикасаются к моей шее,
Ты меня кусаешь,
Я просыпаюсь во сне,
Я снова люблю тебя…

Теперь самое время сказать о разрыве – а она была мастерица разрывов. Конечно, они оба уже устали друг от друга, но, как супруги в долгом браке, боялись нарушить хрупкое равновесие, решиться на перемены. В такие моменты судьба посылает того, кого потом назовут виновником расставания, но это, конечно, не так. На этот раз судьба выбрала не кого-нибудь, а Жерара Депардье. К 1986 году – времени их с Барбарой спектакля “Лили Пасьон” – он уже один из первых, если не первый актер Франции, снявшийся в знаменитых “Вальсирующих” Бертрана Блие, в “Двадцатом веке” у Бертолуччи, “Последнем метро” Трюффо и еще во многих и многих фильмах. Он будет с ней петь и играть в новом спектакле, сценарий которого она писала три года. Роланд нервничает: появляется новый серьезный персонаж, к тому же все видят, что Барбара уже не та, и голос не тот, и ей пятьдесят шесть лет, наконец. Уже на репетициях ему все это кажется фальшивым. Она, видя его недовольную мину, отсылает его в комнату для отдыха. Уходя, он сталкивается с Депардье и говорит, что то, чем они уже две недели занимаются, это дерьмо – la merde – и если так продолжать, они упрутся в стену. На следующее утро она встречает его словами:

– Итак, я делаю дерьмо?

– Я не говорю так, я считаю, что то, что мы делаем в течение пятнадцати дней, не укладывается в голове и ведет в тупик. Ты не актриса, ты женщина, которая поет! Ты собираешься повторить провал спектакля “Мадам”?!