Барбара. Скажи, когда ты вернешься?

Премьера была назначена на январь 1985-го, но отменена: у певицы проблемы с голосом. Она не сдается: исступленно лечится и привлекает к работе над текстом песен Люка Пламондона, который уже известен благодаря мюзиклу Starmania (позже он станет соавтором еще более знаменитого, в том числе и в России, “Собора Парижской Богоматери”). Барбара безошибочно чувствует время, после “Пантена” ей хочется нового, иного: если она смогла петь в шапито, почти на стадионе, то почему не в полнометражном музыкальном спектакле? К тому же в восьмидесятые публика устала от мюзиклов бродвейского образца, ей захотелось теперь романтизма и даже трагизма. В том же 1986 году в Вест-Энде с огромным успехом прошла премьера “Призрака оперы” Эндрю Ллойда Уэбера, а еще раньше, в 1981-м, московский “Ленком” и Марк Захаров показали драматическую “Юнону и Авось”, которая через два года, когда Пьер Карден привез ее в Париж, стала мировой сенсацией.

Проблема была только в том, что над упомянутыми постановками трудились огромные коллективы, а список создателей “Лили Пасьон” включает с десяток фамилий, не считая почему-то исчезнувшего с афиши Пламондона и присутствующего там продюсера и спонсора Альберта Коски. Он, кстати, организовал спектаклю нешуточный промоушн: Барбара и Депардье смотрели на парижан с биллбордов и автобусов, слоган “Она поет, он убивает” красовался повсюду, заставляя сжиматься сердца ее верных поклонников, а сама певица дала несколько интервью и даже появилась на телевидении. Она бесстрашно бросилась в шоу-индустрию, не слишком хорошо зная ее законы и главное – будучи по природе своей кустарем-одиночкой, штучным товаром, не подлежащим подражанию и тиражированию. Но так или иначе, 21 января 1986 года весь Париж (назову только Ива Монтана и Фанни Ардан, Лорана Фабиуса и Даниэль Миттеран, Катрин Денев и Жюльетт Бинош, Марселя Карне и Жюльетт Греко) собрался в концертном зале “Зенит” на северо-востоке Парижа, рассчитанном на шесть тысяч зрителей.

Конечно, это была авантюра. Депардье никогда не пел ничего, кроме нескольких песенок в фильмах. Ее опыт драматической артистки, о чем жестоко напомнил Романелли, оставлял желать лучшего. При этом треть спектакля ей предстояло говорить! Неприятности перед премьерой следовали одна за другой: разрыв с Романелли (автор альбома о Барбаре Дидье Варро называет это “его дезертирством”), отвергнутые Роже Планшон и Патрис Шеро в качестве режиссеров (дело кончилось скромнейшим оперным Пьером Строссером), исчезнувшая запись музыки к спектаклю в исполнении оркестра Уильяма Шеллера… Ее претензии к художнику, подготовившему десятки костюмов: “Он что, собирается одевать билетерш?”. Провал был бы неминуем, если бы не ее талант и годы упорной работы. Строки из песни “Лили Пасьон” (а всего их написано к этой постановке шестнадцать) – J’ai peur mais j’avance! (“Я боюсь, но я иду вперед!”) – были больше чем просто слова. Этот вечный страх потери – голоса, успеха, любви, наконец, и прежде всего любви публики, – преследовал ее всю жизнь, но она, несмотря ни на что, продолжала идти вперед.

Полной видеозаписи “Лили Пасьон” не существует – так, отдельные фрагменты и бесконечные сообщения “это видео недоступно” на YouTube. Незадолго до смерти она пыталась смонтировать фильм о спектакле, но не успела, не хватило времени. Сегодня у нас есть только рецензии (читая их, понимаешь, сколько мы, критики, пишем банальностей!), воспоминания очевидцев и аудиоверсия. Тем более важно попытаться восстановить вкус, звук, цвет “Лили Пасьон” – этой отчаянной попытки Барбары соединить великий французский шансон с рок-оперой, новым форматом и новым временем. Ведь вызывало же что-то сорокаминутные овации после представления (пять таких минут сохранены на CD для истории), при том, что и критика, и самые ее преданные поклонники сначала были явно обескуражены и взревновали: их любимая Барбара стала петь не для них лично, а для тысяч зрителей.

Она не зря ругалась с художником по костюмам и отвергала серьезных режиссеров: на сцене ей нужен был минимализм, который не мешал бы лавине чувств, обрушивающейся на зал. Два рояля, справа и слева, серые стены, образующие бетонный бункер, кресло-качалка и черный вращающийся шар – это не кто иной, как Люсьен, посвящение Люсьену Мориссу, другу и помощнику. Клубы дыма (восьмидесятые!) и сложный свет, рисующий то ярмарку, то морской горизонт с далеким островом, то пустынные улицы. Он – в черном кожаном костюме, она – тоже в неизменном черном с ярко-алым шелковым пионом на шее (творение Сони Рикель). Это красное пятно напоминает то ли кровь на теле его жертв, то ли знак ее избранности. “Я боюсь, но я начинаю…”