Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права

Однако к середине XIX в. действия правительства и распространение поземельного общинного уравнивания среди многих непомещичьих крестьян во многом исправили это положение. Между 1839 и 1850 гг. Министерство государственного имущества распределило 619 852 десятины между крестьянами из перенаселенных казенных имений в менее заселенные, дабы они могли быть обеспечены большими наделами. Хотя сравнительные данные отсутствуют, увеличение числа государственных крестьян и принятие ими поземельной общинной формы, несомненно, привели к уменьшению среднего размера их наделов в первой половине XIX в. Между тем сведения, собранные в последние годы 1850-х гг. Министерством государственного имущества и Редакционной комиссией, показывают, что размер среднего надела государственных крестьян в Европейской России более чем в два раза превышал средние владения крепостных. По данным, собранным Министерством госимущества в 43 губерниях, средний надел на душу населения составлял 6,6 десятины. По данным Редакционной комиссии по 35 губерниям, средний надел составил 6,1 десятины. Эти средние показатели были сильно завышены большими размерами государственных крестьянских наделов в неплодородных северных губерниях, где крестьяне получали большую часть своих доходов от лесного хозяйства, и в плодородных, но все же относительно малонаселенных окраинных губерниях. В Олонце, например, в среднем было 18,5 десятины на душу, а в Таврической, Оренбургской и Самарской губерниях соответственно 12,7, 14,6 и 11,4 десятины. В других губерниях средние показатели оказались намного ниже. Но они все равно были больше, чем в среднем по крепостным наделам. В большинстве нечерноземных губерний среднее количество земли на душу государственного крестьянина составляло от 5 до 7 десятин против 2½ до 3½ У крепостных; в черноземных губерниях казенный крестьянин в среднем имел от 3 до 5 десятин, а крепостной 2–3 десятины.

Однако в некоторых местах средний показатель для крепостных превышал средний показатель для государственных крестьян. Обследование, проведенное в 1839–1840 гг., установило, что это имело место в восьми уездах Екатеринославля и девяти уездах Харькова, а данные Редакционной комиссии показали, что средние по крепостным владениям в Пскове и Ярославле были несколько больше, чем в среднем по казенным крестьянам. Эти случаи были скорее исключением.

Незаконные захваты земель государственных крестьян помещиками, хозяевами рудников, чиновниками, употреблявшими свое служебное положение для обогащения, и даже купцами и посадскими людьми иногда приводили к сокращению размеров наделов государственных крестьян. Депутаты черносошных пахарей в Законодательной комиссии 1767 г. жаловались на эти захваты и продолжали говорить об этом в более поздних докладах. Община государственных крестьян в Калуге потеряла 5000 десятин, отобранных в пользу соседних частных собственников, у деревни в Рязани в 1812 г. было отнято более 1300 десятин, другая община в Киеве потеряла 5295 десятин в результате захвата земли шестью помещиками и т. д. Судебные иски, возбуждаемые пострадавшими крестьянами, обходились дорого, иногда тянулись десятилетиями по бюрократическим лабиринтам, а затем обычно разрешались в пользу экспроприаторов. Кроме того, требовалось большее состояние, чем имелось у большинства крестьян, чтобы подать в суд на члена правящего класса, поскольку благородный ответчик мог счесть такой иск оскорбительно самонадеянным и предпринять прямые действия, дабы показать крестьянину «его место». Иван Тургенев в одном из своих «Охотничьих рассказов» поведал о подобном случае, который, несомненно, имел много повторений в реальной жизни.

Овсяников, зажиточный орловский однодворец, в разговоре с соседним помещиком говорит о поле, которое принадлежит этому человеку: «Ведь вот вы, может, знаете, – да как вам своей земли не знать, – клин-то, что идет от Чаплыгина к Малинину?.. Он у вас под овсом теперь… Ну, ведь он наш, – весь как есть наш. Ваш дедушка у нас его отнял; выехал верхом, показал рукой, говорит: „Мое владенье⁴' – и завладел. Отец-то мой, покойник (царство ему небесное!), человек был справедливый, горячий был тоже человек, не вытерпел, – да и кому охота свое доброе терять? – и в суд просьбу подал… Вот вашему дедушке и донесли, что Петр Овсяников, мол, на вас жалуется: землю, вишь, отнять изволили… Дедушка ваш к нам тотчас и прислал своего ловчего Бауша с командой… Вот и взяли моего отца и в вашу вотчину повели… Привели его к вашему дому да под окнами и высекли. А ваш-то дедушка стоит на балконе да посматривает; а бабушка под окном сидит и тоже глядит. Отец мой кричит: „Матушка, Марья Васильевна, заступитесь, пощадите хоть вы!⁴⁴ А она только знай приподнимается да поглядывает. Вот и взяли с отца слово отступиться от земли и благодарить еще велели, что живого отпустили. Так она и осталась за вами. Подите-ка спросите у своих мужиков: как, мол, эта земля прозывается? Дубовщиной она прозывается, потому что дубьем отнята…»