Батарея, подъем!

Пока шла перекличка личного состава, Ромка одновременно обдумывал сразу несколько неотчётливых наблюдений. Во-первых, он отметил, как уверенно держится Рыжиков, даже движения у того стали чёткими и по-настоявшему командирскими. И Ромка успел пожалеть, что из-за собственной чрезмерной самоуверенности и глупости умудрился сделаться его личным врагом. И по уму давно пора смирить гордыню и сдать назад, ведь им ещё год вместе служить, а лейтенант набирает обороты на глазах и всё эффективнее и сноровистее его дрючит. Одновременно в голову пришло, как органичен Арутюнян, исполняя старшинские обязанности. У него так не получалось при всём желании. То есть внешнего он командовал даже эффектнее, да и выправка у него не в пример, но слушались его с куда меньшей готовностью. Особого сожаления и тем более зависти этот факт уже не вызывал — он по себе знал, что выгоды с этого никакой, один головня к. И наконец-то он сумел сформулировать то, что не давало покоя последние десять минут, пока шла перекличка. Попова не нужно бить. Во всяком случае, самому. Он, конечно, вряд ли стуканёт — не тот пацан, но незачем создавать прецедент. Обходился до сих пор без этого, и дальше надо постараться. А сделать нужно следующее: дождаться удобного момента и поставить его в наряд с Арслановым или послать их вместе на какие-нибудь грязные работы. Халиду при этом намекнуть, что Попов задолбал трепотнёй. Да он и сам всё видит, не слепой. Главное, дать понять, что Ромка закроет глаза и подстрахует по возможности, если с длинным Поповым нечаянно произойдёт какой-нибудь ущерб здоровью. Вот пусть там, подальше от начальства, и повыёживается с Арслановым наедине. Если духу хватит. А не поймёт с первого раза, так мы повторим, сколько нужно, пока почки не опустятся…

— Младший сержант Романов!

— Я!

Перекличка покатилась дальше. А мысли перешли на приятную тему — скорый отбой. Нет в армии команды приятней, чем "Отбой!", если ты не в наряде, конечно. Солдат спит — служба идёт! Только бы никакую тревогу не замастырили, суки! С них станется.

Обычно он засыпал, едва голова коснётся подушки. Но тут в уже готовый отключиться мозг откуда-то из потайной дверцы тихонько проникли запретные образы. Сначала появилась Маринка Сергеева. Вот она идёт по коридору с намотанным на голову’ полотенцем. И это неестественно огромное полотенце подчёркивает стройность словно вырезанной из африканского дерева, смуглой фигурки. Она совсем невеличка, неладная и смешливая. Из-под байки домашнего халата выпирают небольшие, дерзко торчащие груди, а сзади халат отчётливо натягивается на круглой попке, тоже небольшой и задорной. Ему сразу захотелось разломить эту попу пополам. Он только с неделю как стал мужчиной, но уже чувствовал себя опытным ловеласом. Перегородил ей дорогу и, не спрашивая имени, предложил: "В кино сгоняем?" Был воскресный вечер, и вряд ли они куда-то попадут, но это и не имело значения. Самое начало сентября, на улице ещё очень тепло и, значит, все парки наши! "Давай!" — легко согласилась она, тоже не спрашивая имени. Впрочем, вся общага знала, как зовут единственного мужчину, почти мальчика, совсем недавно заселившегося в их женский заповедник. Он тогда решил, что она станет лёгкой добычей, и попытался разложить её на первой же скамейке в кустах, всё ещё мокрой после дождя. Она, помнится, удивилась такой прыти, но на лавочку присела, благо была в модных кожаных штанах. Они долго целовались, но дальше как-то не зашло. Он довольно настойчиво пытался перевести её в горизонтальное положение, а также расстегнуть молнию на брюках, но она только смеялась и мягко выворачивалась, одновременно прикрывая ширинку ладошкой. Ему всё время казалось, что она вот-вот сломается и даст, не может не дать! Но в итоге эта любовная игра растянулась на многие месяцы, превратившись для него в некую мучительно недостижимую цель. Что чувствовала она и какие цели преследовала, неизвестно. Во всяком случае, не ревновала или не подавала виду, когда он оказывался в очередном романе или просто в интрижках без счёта. Она точно, из первых рук знала, что он переспал с половиной их этажа и неизвестно со сколькими на своём, но каждый раз принимала, когда он, голодный и часто пьяный, заваливался к ним в комнату и просил пожрать. Иногда это заканчивалось бесплодной борьбой в постели с участием Таньки, иногда они боролись без неё. Иногда он просто съедал всё, что давали, и уходил к более покладистым соседкам. Что при этом было у неё на душе и на уме?