Батарея, подъем!

С Танькой Маринка дружила со школы. Та была прямой противоположностью. Высокая, белокожая и чернобровая русская красавица с большими сиськами. Абсолютно разные внешне и по характеру, они дружили, на удивление всем окружающим. Вместе окончили техникум советской торговли и уехали в Москву. У Таньки с восьмого класса был жених. Высокий, красивый и атлетичный Сашка Кудрявцев был мечтой всех девчонок в округе. А выбрал Таньку. Когда он приезжал к ним в общагу и шёл по коридору в лётной курсантской форме и на губах у него играла чкаловская улыбка, все бабы сходили с ума. А он шёл к Таньке. Добрые языки донесли, что этот сопливый Ромка с четвёртого этажа иногда остаётся у девчонок. Они были знакомы, отмечали все вчетвером Сашкины приезды, и однажды тот прямо спросил, трахал ли он Таньку. Ромка честно ответил, что нет. Сашка поверил и больше к этой теме не возвращался. Зачем Таньке нужны были эти ночные игры, Ромка не понимал. Впрочем, Маринку он тоже не понимал. Вот есть же у баб чокнутые теории! А главное, откуда столько упорства, чтобы их придерживаться? Но сейчас он бы дорого дал, чтобы снова оказаться в гостеприимной пятьдесят пятой комнате. Теперь она бы не отказала. Он точно это знал. Улыбнулся и уснул.

"Романов, проснись!" — настойчивый шёпот вкупе с тряской за плечо привычно выдернули его из сна. Удивительно, солдат спит очень глубоко, но просыпается мгновенно. По внутренним часам совсем не было похоже, что время пять сорок пять, когда наряд будит сержантов за пятнадцать минут до подъёма.

Дневальный шепчет: "Хочешь приколоться? — И он решил было дать ему в дыню, но тот быстро добавил; — Там уже Васильев и Мамалыга встали. И дежурный с ними…" Это меняло дело. Он молча откинул одеяло, поднялся и отправился за дневальным. В армии быстро отвыкаешь задавать лишние вопросы. Сейчас и так всё узнает. Через два прохода пара фигур в трусах, как и он, а также одетые дневальные и дежурный Парасюк сгрудились и молча наблюдали за койкой на втором ярусе. Одеяло было натянуто с головой, и под ним угадывалось какое-то шевеление. "Дрочит, что ли?" — была первая мысль, но потом понял, что непохоже. Васильев, который всегда был заводилой на всякие подлянки, приложил пален к губам и жестами показал обойти койку и, одновременно взявшись за одеяло, разом его сдёрнуть. Раз, два, взяли!

Первое, что ворвалось в сознание, — даже не увиденное, а ужасная вонь, скопившаяся под одеялом. И в этой собственной вони лежал красный как рак рядовой Оводов и жрал. В одной руке у него был зажат шмат чесночного сала, в другой — расчехлённый брусок яблочного мармелада за двадцать три копейки. Оба надкусанные. А между ног поместился фанерный ящик посылки. Уже ополовиненный. Ну что тут скажешь? Хотели побить сначала, но Коля Мамалыга придумал ход получше. Оводова отвели в туалет и заставили доедать посылку. А были там, кроме сала и мармелада, ещё домашняя украинская колбаса, какие-то копчёности и опять сладости. И яблоки — каждое заботливо завёрнуто в газетку. И семечки. И печенье домашнее. Вот только чёрного хлеба к салу не было.

Оводов ел, сидя в туалете на полу. По красному лицу текли слёзы, но он упорно ел. И это даже не выглядело как наказание. Здесь, в туалете, было куда просторней и вольготней, чем под одеялом. Да и воздух был чище. Ромка не стал дожидаться финала и пошёл спать. Наутро рядовой Оводов присутствовал в строю как ни в чём не бывало.

Погода резко испортилась. Сильно похолодало. Но небо было всё такое же ясное. Ни облачка. Только ледяной ветер гонял по пустыне бурунчики пыли. До Ромки снова докопался замполит. На фоне постоянных придирок Рыжикова тот опять вынес его вопрос на комсомольское собрание. На этот раз не было ничего конкретного. Просто в кучу смешали все его взыскания за полгода. Из речи замполита следовало, что младший сержант Романов именно такой, каким не должен быть комсомолец. Ромке было ужасно обидно слушать несправедливые слова и огульные обвинения. Он злился и возмущался в душе, поскольку самые обычные, рядовые залёты преподносились капитаном Прониным чуть ли не как идеологическая диверсия. Ему приписывались мысли, цели и мотивы, которые даже не могли прийти в голову. Он не понимал, откуда их взял замполит, и впервые подумал, что его судят не за совершённое, а потому, что надо кого-то судить. А он неудачно подвернулся под руку со своим гонором, который даже армия не смогла обломать. Пока…