— Вот, полюбуйся на проделки своей ненаглядной Неженки. Протри, обманутый муж, свои глаза этим тряпьем Кызыра-соблазнителя. А я-то, дурочка, рожала ему детей, воспитывала их, никогда слова поперек не смела сказать. Видимо, мужьям правятся подобные потаскухи. А ты еще как радовался, заплетал ей девичьи косы, когда она нежилась с мужчинами. Тоже мне нашел красавицу! Полюбуйся, полюбуйся на ту, что ночью при живом-то муже раскрывала свои объятия грязному жалчи. А вдруг ты уехал бы на суд, на свадьбу или там угнал скот в Андижан? Что бы эта бесстыжая потаскушка тогда натворила? Не приведи бог, чтобы люди услышали или увидели мерзкое прелюбодеяние… в постели бая.
Сокрушаясь упавшим голосом, байбиче ногами откинула рогожные штаны к выходу. Видавшие и дождь, и грязь, и ветер, продубевшие штаны табунщика громко шаркнули иссохшей, потрескавшейся кожей. К их шороху с каждым ударом ноги прибавлялся перестук богатого набора монет и украшений, вплетенных в длинные косы байбиче Букен, да перезвон воздушных, легких серёжек.
Сон как рукой сняло. Догадавшись, что произошло что-то страшное, но не зная, что предпринять, Серкебай продолжал лежать с приподнятой головой на подушках. А байбиче все не могла утихнуть:
— А-а, глупая я! Надо бы и мне не теряться: с правой стороны ласкать любовника, с левой нежить мужа. И мне уже давно заплели бы девичьи косы. Уж тогда, наверное, бай любил бы меня и лелеял. О, где были мои глаза? Где был мой рассудок?
Готовые пролиться в любую минуту слезы Букен не заставили себя долго ждать, они обильно потекли по довольно свежему, со следами былой красоты лицу первой жены Серкебая.
Проснулась и Гульбюбю. Она вопросительно смотрела то на причитающую байбиче, то на каменное лицо своего повелителя. Холодный пот выступил у нее на спине, она хрипловато спросила:
— Что случилось? О боже, что там еще увидели?
Скажите, что бывает с красивой, разноцветной бабочкой, когда она попадает на открытом летнем просторе в сети цепкого паука? Кто ее освободит из плена? Никто, пожалуй. Паук высосет ее кровь, и останутся трепыхать одни высохшие крылышки. Солнечные зайчики больше не будут в них отражаться…
Невидимая глазу человеческому, паутина есть и в людской жизни, плотная, липучая. Особенно она страшна для беспомощных, беззащитных женщин, ничем не отличавшихся от хрупкой бабочки. О, если бы прозванная баем Серкебаем Неженкой Гульбюбю была вольна выпорхнуть из невидимых густых сетей жизни! Но где она, эта воля?
Пока бедняжка терялась в догадках, что же произошло, по аилу холодной змеей прополз слух: «Неженка Серкебая попалась в постели с любовником. Говорят, у нее в объятиях лежал, как кошка, сам бай, а с другой-то стороны ее обнимал табунщик Дубана. Бесстыдница! Донежил ее бай!»
Слухи эти особенно задели тех, кто имел токол — вторую жену. А не изменяют ли и их жены, подобно Гульбюбю? Старшие жены — байбиче — торжествовали, готовые немедля выгнать этих пакостниц из юрт и вновь добиться расположения мужа.
— О бренные души! — восклицали аксакалы. — Когда женщины становятся беспутными, говорят, приходит конец света. Там убежала невестка бая Асантая, здесь Неженка Серкебая лежит между двумя мужчинами. Что нас ждет на этом свете?
— Ай-ай, бесстыдница! А как он ее холил-лелеял! Косы заплетал, чтобы всегда казалась ему девчонкой. Ни на шаг не отходил… А она баю пыль в глаза. И где только нашел он себе чудовищную ведьму? Накличет беду на весь наш род!
Некоторые байбиче, потерявшие власть над мужьями, которые предпочитали жаркую кровь молодых жен, лишь подливали масла в огонь:
— Если уж она Серкебая не уважает, добра от нее, конечно, не ждите. О боже, что за жизнь пошла — солидные мужчины и те идут на поводу у токол!
— Однако, с другой стороны, пусть бог благословит эту Гульбюбю. Пусть хоть одна проучит наших меринов. Давно бы так. Если не нравимся мы, честные, пусть себе живут с беспутными. Заплыли жиром наши мужья, вот и бесятся. Пусть их проучат те же токол. Может, поумнеют.
— Ой, не приведи бог. Тогда в мире все пойдет вверх тормашками. Люди позабудут про честь и благородство…
— Ну и пусть все летит к дьяволу. Если этого боятся беснующиеся мужчины, пусть попридержат свой пыл и любовную ярость. Нет, таких беспутных, как Гульбюбю, надо хорошенько проучить, натянуть уздечку вторым женам. Раньше, если случалось, что вторая жена позволяла мызгать семейную постель, ее пеленали в шиповник, брили голову, а лицо смазывали сажей. А эта Гульбюбю как ни в чем не бывало разгуливает в красивом тебетее из куницы, постреливает в мужчин похабными глазками и дразнит их собольими бровями…