Батийна

О незапятнанная Гульбюбю! Ей не выдержать мучительной пытки. Но когда цель ее палачей — проучить несчастную в назидание другим женщинам — была достигнута, Гульбюбю вытряхнули из колючего кустарника, окатили ледяной водой и привели в чувство. Девичьи косы распустили, а лицо натерли сажей. На двугорбого верблюда швырнули завалящую подстилку и усадили Гульбюбю задом наперед. Набросив ей на плечи охапку разноцветных лохмотьев, поручили джигиту вести верблюда с девушкой напоказ из аила в апл.

Она не могла ни плакать, ни молить о пощаде. Абыке заставил ее повторять:

— Подобная кара и возмездие настигнет каждую женщину, которая изменит своему мужу и осквернит чистую брачную постель. О люди, берегитесь женщин, которые приносят несчастье!

Наперсницы

Батийна увидела, как беззащитную, измазанную угольной сажей Гульбюбю провозят по аилам. Сердце у нее сжалось от боли, и она поспешила в свою юрту. Ноги не слушались, Батийна едва доволочилась до постели. Красавица Гульбюбю! За что ее так?

Чьи-то ласковые дрожащие ладони коснулись ее мокрого лица.

— Что с тобой, дитя мое? Не плачь, не печалься. Бедняжка Гульбюбю отвечает головой за то, что согрешила телом. Зачем же тебе напрасно терзаться?

Батийна по голосу узнала юную свекровь Гульсун.

— О мамочка, зачем на свете существует несправедливость? Расскажи об этом ате, попроси его заступиться.

— Бедное мое дитя! — Гульсун проговорила тихо и сердечно. — Хорошо, я скажу. Не побоюсь. Но прислушается ли окаянный старик к жалобе нашего с тобой сердца? Возможно, и прислушается, но кто послушает его? Что дельного можно ожидать от дряхлого старика? А вдруг старейшины скажут ему: «Бог с вами, бай, вы с ума спятили? Кого вы защищаете? Если дать свободу нечестивицам, они, пожалуй, при всем народе начнут задирать подолы. Через вашу же седую голову перепрыгнет и ваша молодая байбиче». От таких слов Атантай, глядишь, согнется, как старые носилки под тяжестью земли. Так и знай, Батийна. Во всей этой скандальной суматохе виновата дочь Бармана. Это она постыдным поступком навлекла тень на наши головы. — Гульсун вела себя, как многоопытная байбиче. Погладив сноху по косам, добавила: — Брось, напрасно не сокрушайся. Чего нам с тобой не хватает? Над нами свои юрты, в постели рядом свои мужья. А престарелому отцу лучше не знать о твоих горестях. Не стоит его тревожить. А то он сокрушенно скажет: «Что это с нашей невесткой? Разве кто над ней издевается?» Всегда будь веселой. Я замечаю, некоторые жены наших родственников шепчутся тайком про тебя, Батийна. Иногда я слышу, как о тебе недовольно поговаривает и старший мой сын — Кыдырбай: «Чего, мол, не хватает нашей невестке Батийне? Юрта у нее своя, казан и очаг свой. Может, ей бы хотелось, чтобы мы всем родом Атантая прислуживали ей?» А моя сноха Турумтай, сама знаешь, очень жадная. Ей совсем не нравится, что ты помогаешь беднякам. Я сама слышала, как она внушала Кыдырбаю: «Твоя сноха, кажется, готова раздать все наше богатство. Раздает и меха, и шкуры, и шерсть, и еду. Надо укоротить ей руки». Послушай моего совета, дорогая, и не делай глупостей.

Батийна задумалась. Ее устремленный в открытый полог юрты взгляд как бы говорил: «А разве неправду говорит Гуль-суп? Чей груз души мне дано сдвинуть с места? Да ничей».

В это время в полусумрак юрты скользнула тихая, осторожная тень. Женщины еще вглядывались туда, где мелькнула эта тень, а крохотная Канымбюбю в белой косынке уже стояла у очага. У нее был ошалело-перепуганный вид, по лицу катились слезы, маленькая грудь трепетала — совсем воробушек в клетке.

Батийна и рта не успела открыть, как Гульсун, будто у младшей сестренки, ласково спросила:

— А-а, это ты, Овчинка? Заходи… Кто тебя так напугал? Что ты увидела? Что с тобой?

Подавленная, обиженная судьбой Канымбюбю моргала широко открытыми глазами. Не будь она повязана белой косынкой, по обычаю замужних женщин, ни ростом, ни впалой грудью ее не отличить от девочки-подростка. Да и косынка, небрежно завязанная концами на затылке, совсем не шла к ее детскому лицу.

Канымбюбю вздрагивала, она все еще не могла избавиться от пережитого недавнего страха.

— Чего плачешь, бедняжка? И тебя муж побил, что ли?

Испуганным голосом Канымбюбю прерывисто заговорила:

— Да-а, сестры мои… Боюсь… Как только темнеет, мне страшно… Старик Тилеп, мой муж, чтобы он переломился пополам, грозит, что задушит меня, как только я усну… Я видела, как провозили на верблюде эту бедную молодую женщину. Смотрю на нее, а мой старик кричит: «Что уставилась? Ну что, нравится тебе такой наряд, бесстыдница? Попробуй только изменить! Я тоже покрою твое лицо сажей, как этой Гульбюбю». Я сбежала и теперь не знаю, как мне вернуться. Если эже Батийна позволит, я хотела бы у нее остаться на ночь. — Канымбюбю снова разрыдалась. — Если нельзя, то я совсем не знаю, куда мне податься…

«Эх, тоже нашла заступницу. Чем же я тебе помогу?» — подумала про себя Батийна, с нескрываемым сожалением глядя на Канымбюбю, и, чтобы немного ее утешить, погладив по головке, с материнской лаской сказала: