Батийна

Аксакалы вскипели, забурлили, как переигравшая буза.

— Мы тоже владеем своей землей! Если потребуется, и у нас найдутся красноречивые люди. Известное дело — прелесть красавицы в ее глазах, прелесть мудреца в его словах. Если угодно драться, то и у нас хватит крепких всадников. Словами или силой, но мы должны отнять у Темиркана Гульбюбю, ибо она вошла в нашу семью. Иначе мы покроем себя позором.

Но сколько бы ни пенилась и бушевала горная река, ей не выйти из берегов. Как ни бунтовал горячий Тазабек, ему не удалось отрядить своих джигитов против далекого чоро и его правителя Темиркана. Находись этот большой род даже рядом, по соседству, все равно голыми руками его не возьмешь: люди там не из робкого, как говорится, десятка.

К тому же до Карасаза дошел слух, что Темиркан крайне разгневан, что его неповинную дочь раздели донага, немилосердно избили, исчернили лицо сажей да таскали на позор по аилам, посадив задом наперед на безгорбом верблюде.

С той поры Темиркан следил за каждым приезжим и, если кто, на свою беду, заворачивал в гости или по делам, он немедленно вызывал его и грозно предупреждал: «Эй, хвастливые карасазцы, что это вы расхрабрились, как стервятники? Вы чего хотите, негодяи? Зачем обесчестили мою любимую чистую дочь? Ну погодите же, бог милостив, зашлет он в мои края кого-нибудь из вашей знати. За все оскорбления моей безвинной звездочки я еще вымажу кое-кому сажей лицо напоказ людям».

Тазабек, услышав, что Темиркан разгневан и грозится, сам пришел в ярость и, брызгая слюной, выпалил:

— Эй, где вы, мужчины наших аилов? Вымерли вы все, что ли? Говорят, Темиркан мечтает вас разбить. А когда черпая ворона рвется в драку против орла, то орлу ничего не остается другого, как растерзать ее своими железными когтями.

Но бахвальству безрассудного Тазабека вскоре пришел конец.

Случилось, что отряд всадников, в том числе и Тазабек, угодил прямо в руки людей Темиркана.

— Вы поедете с нами в аил нашего старейшины Темиркана. Он вас хочет видеть, — спокойно сказали его посланцы.

Тазабек с первого же взгляда понял, что ему несдобровать. Тряхнув седеющей бородой, Темиркан приказал спешиться Тазабеку и его дружкам. В юрту к себе он их не впустил, а оставил без шапок, словно пленников, у скотного загона.

Он распорядился собрать сюда всех сородичей, от мала до велика, больных и здоровых, и при всем народе обратился к Тазабеку:

— Сват, хотя твое имя и Тазабек[69], но ты, оказывается, Арамбек[70]. Твой бай — хвастун, ты, старейшина рода, — болтун. Я задумал было с вами породниться, сблизиться… а вы давай кусаться и рычать по-собачьи. А собаке на кой черт учтивость? Кто, кроме тебя, виноват в том, что белоснежное лицо моей дочери измазали сажей, напрасно опозорили, оскорбили? Дочь моя смоет с себя этот позор! Ты его взвалишь себе на шею!

Темиркан велел хорошенько зачернить лицо Тазабека, переседлать его коня лукой к хвосту и отправить назад.

— В таком виде проведите его по всем аилам чоро, — приказал он своим джигитам. — Все увидят лицо настоящего глупца. Все узнают, что мы отомщены за нашу дочь. Собаке никогда не разговаривать по-человечески. Но вы с ним не смейте сквернословить. И плетки не пускать в ход. Поезжайте!

Тазабек, измазанный сажей, восседая на копе задом наперед, со слезами на глазах закричал:

— Эй, Темиркан, ты еще пожалеешь, что мужчину покрыл сажей позора! Попомнишь у меня!

Темиркан, стоявший в небрежно накинутой на плечи шубе из волчьих шкур, важно погладив бороду, рассмеялся ему вослед:

— Не забуду, сват. Не забуду. Ты волен жаловаться сейчас хоть судье, хоть волостному. Все равно тебе не смыть сажу с лица. Ты тоже об этом не забывай!

Тазабек, который многословно распинался насчет мести Темиркану, вернулся домой с сажей на лице, словно баба, пойманная с любовником в постели мужа. Из аила в аил пополз слух: «За то, что опозорили невинную красавицу Темиркана, Тазабек поплатился своей честью. Вот это месть!»

Тазабек отказался от мысли выступить против Темиркана. Он избегал даже показываться на люди. Словно отшибло память и у Серкебая: он уже не требовал, чтобы ему вернули пятьсот валухов, отогнанных в свое время за Гульбюбю. Забыл он дорогу и в Андижан, по которой гонял раньше свои стада. Если и посылал туда очень редко овец, то лишь дальней дорогой, стараясь миновать аилы чоро.

Чем больше Кыдырбай размышлял о поступке Батийны, тем сильнее его томила злая тревога. Уже опозорены отважный Асантай и праведный Серкебай. Хвастун Тазабек попал в руки Темиркана, и его измазали сажей. Боже упаси, и ему бы не опозориться со своей невесткой. Нет! Надо, надо решительно действовать!

И он собрал своих аксакалов.

— В последнее время слишком много развелось непокорных, блудливых женщин, — сказал он. — То ли они сходят с ума, то ли их попутала нечистая сила… О аксакалы, надо должным образом наказать женщин, изменявших своим достопочтенным мужьям. Бесстыжих женщин остается лишь распять на четырех колах, — с древних времен кару эту применяли еще паши деды. Пора выбить все самовольство у этих потаскух!..