Батийна

Батийна все чаще уединялась в укромных уголках. То заберется далеко на склоны за сухим кизяком или возьмет веревку и на целый день спустится в поле, нажнет серпом вязанку будыльника и чия.

Наедине со своими мыслями, со своей печалью она была спокойна. Тут она вздыхала, разговаривала сама с собой, сколько хотела. Уйдя подальше от юрты, чтобы ее не слышали, укрывшись за безлюдным холмом или в густом кустарнике, женщина во весь голос пела, проливая горькие слезы:

Темнеет свет в моих глазах,
И привкус горя на губах.
Неужто так вся жизнь пройдет —
В стенаньях, муках и слезах?

Вяжу я узелками нить,
Чтобы печаль свою забыть.
О мудрецы, скажите мне,
Как путь к свободе проторить.

Нить в узелках не надо рвать,
Ведь я могу их развязать.
Хочу идти путем свободы
И счастье смолоду познать.

Бежит от горьких мыслей сон,
И день мой в траур погружен.
Меня смущает шариат —
Суров и беспощаден он.

У шариата сто путей.
Но женщина шагнуть не смей!
О мудрецы, скажите мне:
Чем хуже мы своих мужей?

Случалось, что к Кыдырбаю приходили с предостережением: твоя, мол, невестка завывает свои песни и поносит духов предков. Как бы это не кончилось плохо. Но Батийна не то чтобы поносила духов предков, она к ним обращалась с мольбой: «О бог-создатель, когда ты наконец смилостивишься и вытащишь всех обездоленных, как я, из бездонной ямы — зиндана? Когда вызволишь из пут, что связали нас по рукам и ногам? О боже, за что так унижают и оскорбляют меня? Что я сделала плохого? И почему ты не вразумишь этого свирепого медведя? Вразуми, как мне освободиться от него и получить свой талак кат[73]? Хотя бы твои наставники на земле вступились за меня, забытую сиротку…»

Однажды темной ночью, облачившись в старое отрепье, совершив ритуал омовения и повесив на шею обрывок кёгён[74], она пришла на кладбище. И, не сомкнув глаз, встретила рассвет в одной из провалившихся могил. Ночь напролет умоляла аллаха смилостивиться, открыть ей путь к свободе.

Назавтра Батийна запаслась большим мешком и ушла собирать кизяк. Но цель у Батийны была своя. Она решила пойти к мулле Тагаю, который жил отшельником неподалеку в ложбине. Мулла слыл добрым и простым наставником. Батийна слышала, что к нему за божьей помощью часто обращаются люди. Приглашали прочесть молитву за душу усопшего, советовались насчет божьих законов. Он мог прочитать молитву за упокой одноаильчанина, за отпущение грехов пожилому человеку.

Для знавших его людей Тагай был незаменимым муллой: Тагай-де наизусть знает весь Коран. Если позвать его к женщине, которая бьется в припадке, она сразу же придет в себя. В долине этой нет лучше муллы Тагая. Он читает религиозные книги «Чаар китеп», «Сополдияр», «Сорок ремесел» — заслушаешься. По биению пульса он предсказывает будущее человека.

Батийна давно мечтала встретиться с Тагаем — не укажет ли он ей спасительный путь к свободе?

Обрядившись в лохмотья, с перекинутым через плечо серым мешком, она подходила к скромной юрте Тагая.

Пес с толстым обрубленным хвостом бросился было на нее с громким лаем, но тут же раздумал! «Похоже, ты бедняжка, как и я. Не стоит кусать свояка» — и пронесся мимо. На почтительном расстоянии опустился на землю и завыл.

Она оставила мешок около юрты и вошла. В белом войлочном тебетее, в белой рубашке и черном бешманте Тагай гадал на кумалаке[75]. Губы его беззвучно шептали, а мыслями, он, кажется, витал где-то в неведомых краях: раскладывая свои камешки, Тагай не обращал внимания на оборванную женщину.

Батийна низким поклоном приветствовала старца. Женщина бесправна нарушать мысли старого человека.

Тагай, даже не повернув головы, сказал:

— Да благословит тебя бог. Садись, дитя мое.

Батийна без единого звука опустилась на корточки у входа.

Мулла погладил короткую гладенькую бородку, точно благодаря бога за то, что тот ему поведал все, и не спеша собрал камешки. Потом с удивлением вопросительно посмотрел на Батийну.

— Кто ты такая, дитя мое?

Батийна назвала свое имя и, преодолевая смущение, сказала, что пришла познать у муллы-аке пути шариата.