Базар житейской суеты. Часть 3

Въ отвтъ на это, мистеръ Осборнъ-старшій разразился рапсодіей самохвальства и упрековъ. Съ одной стороны, онъ вполн оправдывалъ свои поступки передъ судомъ своей собственной совсти; съ другой — преувеличивалъ непокорность Джорджа. Нтъ во всей Англіи отца, столько великодушнаго къ своему сыну и едва-ли найдется сынъ, столько гордый и упорный, какъ Джорджъ. Онъ даже передъ смертью не счелъ нужнымъ признаться откровенно въ своей вин. Пусть же теперь, за могилой, беретъ онъ на себя послдствія своей безпорядочной жизни.

— Что-жь касается до меня, майоръ Доббинъ, я былъ всегда и надюсь быть впередъ господиномъ своего слова, продолжалъ мистеръ Осборнъ, сопровождая свою рчь патетическимъ жестомъ. Я поклялся, что эта женщина никогда не будетъ моей дочерью, и вы можете быть уврены, что никакія побужденія не заставятъ меня, на старости лтъ, быть нарушителемъ своей клятвы. Можете сказать это Амеліи, если вамъ угодно, и вмст съ тмъ, прошу васъ, майоръ Добоинъ, избавить меня разъ навсегда отъ своихъ визитовъ.

Итакъ, не было съ этой стороны ни малйшей надежды. Вдова должна жить своимъ крошечнымъ пансіономъ, и тми деньгами, которыя вздумаетъ предложить ей Джозъ.

«Говорить ли объ этомъ мистриссъ Эмми? съ горестью думалъ майоръ Доббинъ. Незачмъ, да и не стоитъ: она не пойметъ, и не будетъ слушать.»

Всамомъ дл, мысли бдной женщины еще ни разу не обращались на этотъ пунктъ, и подавленная своей горестью, она равнодушно смотрла на все, что происходило вокругъ нея. Добро и зло, ненависть и дружба, не имли никакого значенія въ ея глазахъ. Ласки и добрые совты она выслушивала безсознательно; погруженная въ свсяо вчную печаль.

* * *

Вообразите, что посл этихъ переговоровъ прошло мсяцевъ двнадцать въ жизни нашей бдной Амеліи. Первую половину этого времени она провела въ такой ужасной и, повидимому, неисцлимой тоск, что мы, имвшіе случай наблюдать и описывать движенія этого слабаго и нжнаго созданія, должны были отступать нсколько разъ при вид жестокой скорби, способной облить кровью всякое чувствительное сердце. Молча обойдите безпомощное ложе страждущей вдовы. Осторожне заприте дверь завшанной колнаты, гд она лежитъ, подражая, въ этомъ отношеніи, сострадательнымъ особамъ, которыя ухаживали за ней въ первые мсяцы ея болзни.

Небо, наконецъ, умилосердилось надъ несчастной. Пришелъ день, исполненный тревожныхъ ожиданій, надежды, страха, изумленія — день, когда бдная вдова прижала къ своей груди младенца съ глазами Джорджа, малютку-мальчика; прекраснаго какъ ангелъ Божій. Съ какимъ отраднымъ изумленіемъ она услышала первый крикъ дитяти! Какъ она плакала и смялась; и съ какою быстротою въ сердц ея снова пробудились и надежда, и любовь, когда младенецъ пріютился у ея материнской груди! Амелія была спасена. Доктора, опасавшіеся за ея жизнь и разсудокъ, съ нетерпніемъ ждали этого кризиса, чтобъ промзнести свой окончательный приговоръ относительно ея жизни или смерти. Взоры мистриссъ Эмми снова залучезарились искрами разумнаго сознанія, и съ благодарностью обратились на окружающихъ особъ. Эта минута служила достойнымъ вознагражденіемъ за ихъ продолжительныя опасенія и тревоги.

Другъ нашъ Доббинъ былъ въ числе этихъ особъ. То былъ онъ, что привезъ мистриссъ Эмми въ Англію, въ домъ ея родителей. Мистриссъ Одаудъ, повинуясь настоятельному вызову полковника Одауда, принуждена была оставить свою паціентку. Посмотрли бы вы, какъ Доббинъ няньчилъ ребенка, и какъ въ то же время смялась мистриссъ Эмми, упоенная материнскимъ восторгомъ! Это была умилительная картина. Удостоенный счастія быть крестнымъ отцомъ, Вилльямъ напрягалъ вс силы своего природнаго остроумія при покупк чашекъ, ложечекъ, коралловъ и бубенчиковъ для обожаемаго малютки.