Базар житейской суеты. Часть 3

Появленіе и постепенное возвышеніе этой Куклы на «Королевиной усадьб«приводило въ крайнее смущеніе и негодованіе всхъ членовъ фамиліи Кроли. Кукла открыла себ входъ въ сберегательную кассу Модбери, и завдывала всми счетами сэра Питта. Кукла появилась всюду на публичныхъ гуляньяхъ, и вся домашняя челядь въ джентльменскомъ замк находилась подъ вдніемъ Куклы. По ея прихотямъ и произволу отпускались, одинъ за другимъ, вс прежніе служители замка. Шотландскій садовникъ еще одинъ оставался при дом, и съ гордостію продолжалъ воздлывать оранжереи и теплицы, получая отъ нихъ порядочный доходъ на соутамптонскомъ рынк, куда отвозилъ онъ вс произведенія сада, взятого имъ на аренду. Кукла добралась и до него. Въ одно прекрасное утро, онъ засталъ ее за опустошеніемъ оранжерейныхъ продуктовъ, и получилъ сильнйшую оплеуху, когда вздумалъ вступиться за свою собственность. На этомъ основаніи, шотландскій садовникъ, его жена и дти, единственные обитатели Королевиной усадъбы, принуждены были убираться по-добру, по-здорову, куда глаза глядятъ, со всмъ своимъ скарбомъ и движимымъ имуществомъ. джентльменскій садъ опустлъ и заглохъ. Цвтники бдной леди Кроли превратились въ безобразный пустырь, гряды заросли крапивой и полынью. Только двое или трое изъ прежнихъ слугъ еще прозябали безъ всякой цли на своихъ мстахъ. Конюшни и другія службы стояли пусты и заперты въ полуразрушенномъ вид. Сэръ Питтъ жилъ одиноко, затворнически, упиваясь по ночамъ въ обществ Горрокса, своего буфетчика (или домоправителя, какъ онъ самъ называлъ себя теперь) и несчастной его дочери. Прошло для нея время, когда она здила въ Модбери на простой крестьянской телг; и униженно раскланивалась со всми рыночными торговками. Отъ стыда или отъ презрнія къ своимъ сосдямъ, старый философъ-циникъ почти никогда не вызжалъ изъ предловъ «Королевиной усадьбы». Но ябеды и сутяжничество продолжались. Сэръ Питтъ Кроли ссорился съ своими агентами и бранилъ своихъ фермеровъ черезъ письма. Дни свои проводилъ онъ въ корреснонденціи, и перо его скрипло неутомимо. Адвокаты и констебли допускались къ нему не иначе, какъ посредствомъ Куклы, принимавшей всхъ этихъ дловыхъ людей въ ключницыной комнат у грязнаго крыльца, черезъ которое только и можно было найдти доступъ къ хозяину дома. Между-тмъ, душевныя безпокойства баронета увеличивались съ каждымъ днемъ, и вс окружающіе его предметы принимали самый мрачный колоритъ. Развалиной становился домъ, разваливался и сэръ Питтъ Кроли.

Легко представить себ ужасъ мистера Питта, когда извстія о съумасбродств его отца дошли наконецъ до самыхъ почтенныхъ и фешенэбльныхъ джентльменовъ. Онъ трепеталъ при мысли, что газеты, сегодня или завтра, могутъ провозгласить эту жалкую Куклу его второй законной мачихой. Посл этого перваго и послдняго визита, имя несчастнаго старика никогда не произносилось въ джентльменскихъ аппартаментахъ мистера Питта Кроли. Онъ былъ чмъ-то въ род скелета на «Королевиной усадьб«, и вс члены благородной фамиліи проходили мимо него съ отвращеніемъ и безмолвіемъ. Леди Саутдаудъ, прозжая одинъ разъ мимо воротъ древняго замка, уронила нсколько страшныхъ сентенцій, способныхъ отуманить голову и просверлить насквозь чувствительное сердце. Мистриссъ Бьютъ выходила по ночамъ изъ Пастората удостовриться, нтъ ли зарева надъ вязами, за которыми стоялъ фамильный замокъ, и не горитъ ли «Королевина усадьба». Сэръ Джильсъ Вапсготъ и сэръ Генрихъ Фуддельстонъ, старинные друзья усадьбы, не хотли сидть въ парламент на одной скамейк съ помшаннымъ баронетомъ, и съ презрніемъ отвернулись отъ него на улиц въ Соутамптон, когда сэръ Питтъ протянулъ къ нимъ свои грязныя руки. Ничто, однакожь, не произвело на него слишкомъ сильныхъ впечатлній: онъ захохоталъ, засунулъ руки въ карманы, и преспокойно слъ въ свою карету. Хохотомъ отдлывался онъ отъ всхъ явленій въ этомъ род: хохоталъ надъ поучительными сентенціями леди Саутдаунъ, смялся надъ своими сыновьями, надъ свтомъ, даже надъ Куколкой, когда она сердилась, что случалось довольно часто.

Миссъ Горроксъ, возведенная въ должность ключницы на «Королевиной усадьб«, командовала всей прислугой съ подобающимъ великолпіемъ и пышностью. Слугамъ приказано было называть ее не иначе, какъ «сударыня», или «мадамъ», и таковой титулъ утвердился за ней навсегда. Нашлась даже маленькая двочка, сударынина фафоритка, которая, ни-съ-того ни-съ-сего стала называть ее «миледи», не получая, однакожь, ни выговоровъ, ни упрековъ за этотъ титулъ.

— Что жь такое, Гестеръ? Были, конечно, миледи получше меня; но были и хуже въ тысячу разъ. Все можстъ статься, Гестеръ.