Базар житейской суеты. Часть 4

Она протянула ему руку, причемъ сердце бдной женщины облилось кровью, и водяныя шлюзы, какъ водится, заиграли въ ея глазахъ.

Вилльямъ не могъ боле обуздать восторженности своихъ чувствъ.

— Амелія, Амелія, сказалъ онъ, — я точно купилъ для васъ это фортепьяно. Тогда, какъ и теперь, я любилъ и люблю васъ. Откровенно говорю вамъ это первый, и, быть-можетъ; послдній разъ. Любовь моя, мн кажется, начинается съ той минуты, какъ я впервые увидлъ васъ, когда Джорджъ привелъ меня въ вашъ домъ, чтобъ показать сеою невсту. Тогда вы были двочкой въ бломъ платьиц, и я какъ сейчасъ смотрю на прекрасные ваши локоны. Вы сошли внизъ, и напвали какую-то псню: помните ли вы это? Тогда мы вс отправились въ воксалъ. Съ той поры я думалъ только объ одной женщин въ мір, и этою женщиною были вы. Не было впродолженіе двнадцати лтъ ни одного часа, когда бы я не мечталъ о васъ. Я хотлъ сказать вамъ объ этомъ передъ отъздомъ въ Индію, но тогда вы не расположены были слушать. Вы не обратили на меня ни малйшаго вниманія, и, казалось, было для васъ все-равно — остаюсь я, или ду.

— Я была очень неблагодарна, проговорила мистриссъ Эмми.

— Нтъ, только равнодушны, продолжалъ майоръ, — и это въ порядк вещей. Такой человкъ, какъ я, ничмъ не можетъ привлечь къ себ сердце женщины. Могу догадываться, что вы чувствуете въ настоящую минуту. Вы страдаете по поводу открытія объ этомъ несчастномъ фортепьяно, и вамъ больно, что подарокъ сдланъ мною, а не Джорджемъ. Я забылъ, что мн совсмъ не слдовало говорить объ этомъ. Не вы, а я долженъ просить у васъ прощенья. Мн казалось, впрочемъ, что годы постоянной преданности и любви могутъ послужить для меня оправданіемъ.

— Вы становитесь жестокимъ, Вилльямъ, сказала Амелія съ особеннымъ одушевленіемъ, — Джорджъ, одинъ мой супругъ, здсь какъ и на небесахъ. Могу ли я полюбить кого-нибудь, кром него? Я принадлежу ему теперь точно такъ же, какъ въ ту минуту, когда вы въ первый разъ увидли меня, любезный Вилльямъ. Онъ первый сказалъ мн, какъ вы добры, великодушны; и первый научилъ меня любить васъ какъ брата. Послдствія оправдали отзывъ моего супруга. Посл его смерти, вы остались для меня и малютки Джорджа единственнымъ покровителемъ и другомъ. Вы замнили для насъ все, что только есть драгоцннаго на свт. Прізжайте вы изъ Индіи нсколькими мсяцами раньше, я уврена, вы бы освободили меня отъ этой… этой страшной разлуки. О, это почти убило меня, Вилльямъ!.. Но вы не пріхали въ свое время, хотя я молилась о вашемъ возвращеніи… опоздали вы, Виллъямъ, и они безжалостно отняли у матери ея единственнаго сына. Какой онъ умный, благородный мальчикъ, Вилльямъ: не правда ли? Продолжайте, умоляю васъ, продолжайте быть нашимъ покровителемъ и другомъ.

Здсь голосъ мистриссъ Эмми заколебался, задрожалъ, и она поспшила укрыть свое лицо на плеч своего покровителя и друга.

Майоръ обвилъ ея станъ своими руками, и держалъ ее въ объятіяхъ, какъ ребенка, что впрочемъ не мшало ему цаловать головку мистриссъ Эмми:

— Я не перемнюсь, Амелія, сказалъ онъ, любйте меня какъ брата, больше я ничего не требую. Позвольте мн только видть васъ какъ-можно чаще.

— О, да; приходите къ намъ какъ-можно чаще! подтвердила мистриссъ Эмми.

Такимъ-образомъ майору Доббину предоставлена была полная свобода смотрть во вс глаза, любоваться на свою возлюбленную и облизываться, сколько ему было угодно. Такъ, по обыкновенію, мальчишки-школьники, у которыхъ нтъ ни пенни въ карман, облизываются при взгляд на лукошко пирожницы, тартинки и тминныя коврижки.

ГЛАВА LIX Новая жизнь и новыя лица