Базаров порезал палец. Как говорить и молчать о любви

Конечно, произошедшее с Никитой – загадка. Моя гипотеза такова: в его отношении к Любе слишком много романтики, он слишком бережен к ней, так бережен, что боится дотронуться. Еще со времен Гражданской войны он думал о Любе как о сокровище, о небесном создании. И секс в этом контексте похож на какое-то надругательство. Нельзя же подойти к небесному созданию и задрать юбку. Платонов пишет, что Никита боялся крепко обнять Любу, чтобы «не повредить что-нибудь в этом особом, нежном теле». А тут надо овладеть ею. И вот этого Никита себе не может позволить. Я говорю слово «романтика», потому что литература и искусство эпохи романтизма утверждало эту дихотомию. Любовь воспринималась как нечто возвышенное, небесное. Секс же – как нечто низкое, животное. И настоящая романтическая любовь, конечно, должна быть чистой, непорочной. Она должна быть только служением, а не наслаждением. Не зря Никита говорит: я не умею наслаждаться.

Кроме того, мне кажется, что страдание Никиты связано с его глубоким сомнением, любит ли его Люба по-настоящему или только жалеет. Еще до свадьбы Люба «расчетливо» сказала: «Нам нечего спешить». Расчетливо. В этом словечке есть что-то страшное. Люба сознательно выдерживала долгую паузу до свадьбы, как бы давая себе время разобраться, любит она его или не любит. А вдруг она вышла за него, так и не полюбив?

И вот однажды, в одну из тягостных ночей, Никита слышит, что Люба плачет. Она плачет долго, жалобно, свернувшись под одеялом. А луна освещает новую детскую мебель, расставленную по комнате. Никита понимает, что это конец. Утром он уходит куда глаза глядят, уходит навсегда. Он не столько оставляет Любу, сколько освобождает ее от себя. Оставляет заботливо – с детской мебелью. Мол, найди себе мужчину, который будет тебе настоящим мужем.

Ф.Ж. У меня другая гипотеза. Мне кажется, проблема здесь в том, что я называю «полицией мыслей». Это ситуация, когда человек много думает вместо того, чтобы что-то делать. Когда слишком много головы. Этим страдают и Никита, и Люба. В тексте все время читаем: «она думает», «он думает». Они никогда ничего не проясняют.

Поговорим немного про сексуальный опыт. В нашей голове существует два вида торможения: одно полезное, второе – нет. Первое работает, когда человек размышляет: «Здесь безопасно? Комфортно? Насколько хорошо я знаю моего партнера? Нет ли у него СПИДа? Не навредит ли он мне?» И тут нормально затормозить – тело таким образом нас защищает. А второй вид торможения – это «полиция мыслей». «Любит ли он меня? Побрила ли я ноги? Сколько кубиков на моем прессе?» Вместо того чтобы находиться в процессе, двигаться в танце, человек погружает себя в какой-то тревожный монолог.

Что делать с такой тревогой? Лучший вариант – вернуться в «здесь и сейчас». Заметить эту тревогу и проверить ее на реальность, имеет ли она под собой основание. Вот пример необоснованной тревоги: «Ей со мной будет нехорошо, у меня ничего не получится». Ну да, может, и не получится… В таких случаях тревогу лучше всего прояснить, сделать видимой. Конечно, партнер может над нами поугарать, однако в здоровых отношениях он скажет: «Да, я тоже боюсь». Или: «Ну ничего, мы с этим справимся». Если он поднимет вас на смех, то самое время задать себе вопрос: «Те ли это отношения, в которые я хочу вступать?» И кажется, лучше ответить до того, как у вас появятся ипотека, дача и семеро детей.

И еще одна рекомендация: спрашивать себя «удобно мне или нет?». Если вам будет удобно, то все пройдет замечательно. Достаточно ли мне света? Стоит ли надеть носочки? Надо ли попить водички? Могу ли я дышать? Это самый главный вопрос по жизни – дышу ли я?

* * *

У меня есть одна история.

Она произошла в те времена, когда люди даже не слышали о книжках про секспросвет, которые еще не успели войти в моду. Сексуальные опыты не обсуждались, а на вопрос «У тебя уже было?» все как один с красными ушами отвечали: «Ну да, было…» Хотя на самом деле (здесь мы забегаем вперед) – не было. То был конец эпохи экспертизы и первые лучи восхода эпохи новой искренности и самораскрытия.

Мне исполнилось восемнадцать лет. Я учился в университете и был как белый лист. Играл в группе, с которой планировал записать альбом, по ночам подрабатывал сканировщиком. Работа непыльная – приезжаешь в торговый центр и всю ночь сканируешь товары с помощью специального аппарата похожего на фен, издающего привычный кассовый «бип». Большая вычислительная машина получала данные и высчитывала статистику продаж. Эти данные могли определить судьбу товара: достоин ли он находиться на прилавке, или пора отправлять его в утиль. В этом торговом центре вещей хватило бы, чтобы одеть население двух маленьких стран. Работа шла с позднего вечера до семи утра. Затем я отправлялся на учебу, ночью опять сканировал товары, а утром снова на учебу.