Беглец (СИ)

— Эй, — сорвавшись на вдох, хрипит он. — Ты со мной? Перестань думать. — Губы горят на шее, и от дыхания — жарко. Со вскинутой головой, прикрыв глаза, я пытаюсь не чувствовать вращение комнаты — в прямом смысле, — слишком душно.

— Не могу… Чёрт… Ты горячий как ёбаный Смауг и такой же тяжёлый…

Хохотнув, он отстраняется, а дальше — его рука на моих яйцах, такая же горячая, влажная, и это почти помогает — легче не становится, но думать сложнее. Я либо сгорю, либо расплавлюсь, либо, либо,

— О, вот чёрт, притормози… — вцепившись ему в плечи, я только и могу, что хапать воздух и шипеть сквозь стиснутые зубы. Отличная идея — стянуть с меня футболку. Плохая — стянуть мои руки тканью и зажать их над головой.

Его язык мешает возразить. Он стонет, и все мои мысли устремляются в район ширинки и снова ударяют в мозг.

— Ближе…

Он вдавливает бёдра и трахает меня через джинсы. Мы оба задыхаемся; я считаю чёрные пятна перед глазами — с каждым толчком темнеет в голове. Воздух хрипит в горле, и это несущественно; нет ничего важного — только плотный ком возбуждения, и его движения напоминают пытку, которую нельзя прекратить и страшно ускорить, рискуя умереть прямо здесь, у стены. Его сдавленные стоны врываются в сознание, не давая уйти в себя. Так жарко; очередной болезненный импульс загорается чёрной точкой, это безумие, я ненормальный. Мысли рассыпаются в обрывки: мне нужно больше, больше — такова моя природа. Плевать на всё. Руки получают свободу; я обхватываю его ногами, зная, что он удержит нас обоих, и закусываю губу, чтобы не кричать от болезненного наслаждения и острой нехватки: его, близости, его кожи, воздуха. Его стоны, его мокрая футболка, стена под спиной, мой ноющий член — я перечисляю в уме, чтобы не потерять сознание, и боюсь закрывать глаза. Пауза накатит темнотой; я уже чувствую, как голова становится лёгкой: ещё чуть-чуть, и я отключусь. Я сдавливаю его плечо, и он вжимает нас в стену: оргазм бьёт вспышкой, и я слышу, как шумит кровь в голове, как глухо стучит сердце. И чувствую, как всё обретает чёткость.

Грег опускает нас на пол. Лёгкие снова заполняются кислородом, словно с момента последнего вдоха прошла вечность. Остывший воздух ложится на горячую кожу и каждое движение отзывается дрожью. Слишком ощутимо. Слишком много всего, что обычно остаётся фоном.

Свет непогашенной лампы — оранжевый, тёплый, — доносится из гостиной как свет маяка.

Он сидит рядом, тяжело дышит; протягиваю руку и провожу пальцем над бровью, убирая капельку пота. Словно, растерев её между указательным и большим, я пойму что-то, чего не знал раньше. Он встряхнул меня, вытряхнул этот день и всю усталость, и мне давно не было так легко. Давно как никогда.

«Спасибо» застревает на языке — слишком сентиментальное, неуместное, странное.

В полумраке половина его лица — в тени, и мне непонятен его взгляд.

— Что это было? — спрашивает он. Нарушает тишину.

— Если б я знал. — Ну что мне, лечь лицом в ковёр? Не смотри так.

— Где ты витаешь? Такое ощущение, что я трахался с призраком. Если б я тебя не знал, то подумал бы, что ты обдолбан.

Я испугал его. Конечно, испугал. А как иначе, если мне самому порой страшно. Секунду назад стоишь обеими ногами на земле, а миг спустя — ступни засасывает песок. Я не знаю, куда забредут мои мысли. И даже то, что ты делаешь, — не подсказка, только сигнал. «Что-то будет». Думаешь, можно встряхнуть меня и не переворошить, не вытряхнуть что-то, что раньше покоилось тихим. Ты напугал меня, я тебя не предсказал. И себя тоже, хотя от себя я ожидаю чего угодно.

— Мы никогда не доберёмся до кровати, верно? — улыбаюсь, уводя от темы.

— Не выйдет, Майкрофт. Мне нужно знать, что за херня с тобой происходит. Помимо того, что ты — это ты.

— Помимо меня со мной происходишь ты. Ты просто не знаешь, каким обескураживающим можешь быть для человека вроде меня. Для того, кто считает песок, чтобы контролировать море. Я привык к другому. Тебе не нужен контроль.

— Хотел бы я побыть тобой. Хотя, наверное, не смог бы.

— Лучше побудь со мной. Уж это ты можешь, — тихо говорю я.

Он поднимается на ноги и тащит меня вверх, и всё это молча, хотя меня так и тянет ляпнуть что-нибудь, что, знаю, будет совсем не к месту. «Уже вторник», — говорю я, и он оборачивается, не понимая, о чём я. Перестаёт хмуриться, вспомнив, и только улыбается, как улыбаются хорошим воспоминаниям.

— Тогда я не хочу пропустить свою очередь.

— Я же обещал, — говорю я. В следующую секунду он зажат между мной и так кстати подвернувшимся шкафом. Что-то валится с полки; запрокинув голову, он улыбается мне в губы. Наши языки встречаются, и я чувствую, как тёплые ладони скользят по спине и замирают на поясе. Удерживая. Как будто так было всегда. Как будто так и будет. Его губы под моими, и пальцы сжимают крепко, но это шутка без доли правды. Игра без оговорённых ролей.

— Господи, ты когда-нибудь найдёшь горизонтальную поверхность? — смеясь, восклицает Грег.

— Диван, пол…

Он закатывает глаза.

— Кровать! — и тянет в сторону спальни.

***