Беглец (СИ)

Мы прикуриваем еще по одной, я смотрю, как от пламени его зажигалки тянутся две тонких оранжевых ниточки. Он спрашивает, с кем я встречаюсь, отмечает мой «удовлетворенный» (не хочу знать, как он это понял) вид, ржет, когда я называю имя, и клянется, что навсегда забудет о футболе, не говоря уже о том, чтобы смотреть матчи Арсенала. Меня веселит, мне нравится, что все как прежде, я выдерживаю его насмешки и даже подливаю масла, добавляя своему рассказу подробностей. Предыдущий день тонет в смехе; растворяется в воздухе вместе с очередным облаком дыма, оставляя после себя пятно на пальце и надоедливый въевшийся запах жжёной бумаги.

Возвращается отец, хлопает меня по плечу; мне нравится, что он рад. Кажется, нам всем не хватало друг друга. Я приехал, я был недостающим фрагментом…

Мы входим в дом, и я с удивлением понимаю, что могу задержаться на выходные.

Комментарий к Conversation

*Секретарь Шотландии — глава Министерства по делам Шотландии (Офиса Шотландии).

========== Hysteria ==========

Возвращаюсь с работы позже обычного. Уставший, голодный, злой — полный набор. Швыряю ключи в вазу — конечно, не попадаю, — и плетусь в гостиную. Клэнси на предсезонных сборах, и я в который раз оставлен пестовать свое одиночество. Какая-то часть меня рада, хотя это не совсем то, чего я хотел. Меня не отпускает беспокойство. Впредь, в своем будущем одиночестве, я предпочел бы избегать любых намеков на чувства.

Произношу эту фразу вслух. В мыслях она звучит лучше.

У любого беспокойства должен быть источник. Другое, более сильное чувство. Острое, приятное — не важно. Не такое надоедливое. Беспокойство — лишь следствие. Причина есть у всего.

Не верю я в иррациональность вещей.

Но анализировать нет никакого желания. Сегодня вечером я допускаю, что источник беспокойства покоится под ковриком у входа. Может, моя квартира и есть само беспокойство. В последнее время здесь я бываю редко.

Возможно, подсознание решает какие-то вопросы и ответ всплывет гораздо позже.

А пока я собираюсь напиться. Если верно рассчитать дозу, алкогольная волна унесет меня в царство снов. Самое то для вечера пятницы. О большем нельзя и мечтать.

Пикирую на диван, давая отдых затекшей спине.

Телефон на приставном столике мигает красным диодом автоответчика. Тянусь к кнопке, чтобы прослушать сообщения.

Мама спрашивает, хорошо ли я питаюсь…

Клэнси оставил три милых и одно гневное послание. В нём он интересуется «Какого хрена», говорит, что «придушит начальника, который заставляет ночевать на работе», и плюется в сторону моих воображаемых шлюх. Пожалуй, его негодование по-своему очаровательно, по крайней мере, от услышанного моё настроение перестает быть совсем уж паршивым.

Хмыкаю.

Звучит сигнал и за ним — ещё одно непрослушанное сообщение.

«Привет, это Джеймс. Сегодня в закрытом кинотеатре на Хертсмир-Роуд крутой концерт. Приходи, иначе твой чокнутый дружок с меня три шкуры спустит. Будут все наши, подтягивайся».

Концерт… Припоминаю. «Все наши» — как будто мне это интересно. У моих знакомых странная привычка. Они зовут куда-нибудь, а потом добавляют: «Будут все наши», — как последний аргумент. После него я должен выбросить белый флаг и сдаться.

Все эти концерты на заброшенных площадках промышленных районов — дань новой моде. Рок-группы, наспех сколоченные отпрысками богатых семейств, показная демократичность, наркотики, шик посреди захолустья, ржавые сваи, плесневелый воздух, красивые женщины с густо обведенными глазами, дизайнерские шмотки, похожие на лохмотья… Лондонская богема выходит в люди и презрительно ведет носом, провозглашая новую свободу.

Тупость. Стесняться своих денег, но кичиться ими при любом удобном случае.

Я спрашиваю себя: «С каких пор где все, там и я?». Стучу кулаком по диванной подушке и всё же решаю пойти. Наверное, я мазохист.

***

У входа толпа. Практически все курят, потягивая пиво. Смех, гомон, глухие басы музыки. Привычный пятничный ажиотаж. Представляю, сколько народу внутри. Атмосфера беззаботности. С удивлением отмечаю, что именно её мне и не хватало.

Выискиваю знакомые лица. Джейми наверняка внутри, у него своя группа (что странным образом сочетается с занимаемой им должностью в Парламенте). Их музыка похожа одновременно на рычание электропилы, скрежет напильника и вой волынки. Другие группы не отстают, так что находиться здесь трезвым губительно для психики. Чуть в стороне замечаю стайку девчонок и среди них — обтянутую в черную кожу Стейси. В руке жестянка «Будвайзера», в зубах — тлеющая сигарета. В девяносто пятом принцессы выглядят именно так.

— Майк! — голос, несмотря на шум, бьет по ещё не привыкшим к громким звукам ушам. — Сколько лет, сколько…

— Мы не виделись неделю, успокойся, — говорю я, забирая протянутую банку. Она смеется и разводит руками. — Давно здесь?

— С полчаса. Внутри есть бар, но у этих придурков только пиво и водка, — она кривит рот, — а Кэндис решила, что леди пить водку не полагается. Да, Кэнди? — Она пихает подругу, и та, ухмыляясь, салютует такой же красно-белой жестянкой.