Беглец (СИ)

— Я не буду тебя слушать. Уходи. — В подтверждение словам даже пытаюсь закрыть дверь, но он выставляет ногу.

— Хэй! Может, проявишь немного сочувствия? Каждый умирающий от любви бывший имеет право на чашку кофе. Майки, ну что ты жмёшься?

Я всё стою и думаю, с какой стати должен его впускать и как будет выглядеть, если это увидит Грег. Он, понимая, что не убедил меня, говорит:

— Боишься, что твой паренёк застукает нас за чаепитием? Молилась ли ты на ночь, Дездемона! — закатывая глаза, передразнивает он. — Пожалуй, одним разбитым носом я не отделаюсь.

— Я спешу. Прямо говоря, Мерсер, не хочу тебя видеть ни сейчас, ни когда-нибудь. А уж тем более пить с тобой кофе.

— У-у, какие мы злые. Ну послушай, у меня есть информация, от которой ты не откажешься. Так что этот разговор, хочешь не хочешь, ты мне задолжал. Я и так откладывал слишком долго.

Злая ирония ещё и в том, что я вроде как знаю, что он скажет. Я всё ещё могу спровадить его, но это просто неспортивно. Так или иначе, я понимаю, что тянуть дальше невозможно, и отхожу от двери, впуская его внутрь.

— Ну вот, а то строил из себя целку. Майки-Майк, ну ты вообще.

Он достает что-то из мокрого тренча и, встряхнув чёлку, бросает его на подставку с зонтами. Я смотрю на него снизу вверх, и земля уходит из-под ног, но не из-за него. Он в отличном настроении, я — при смерти, и он не теряет возможности проехаться по этому поводу:

— Что-то ты совсем расклеился, Майки, это не дело. Ну, кофе быстро приведёт тебя в порядок. Сядь, я сам сделаю, а где?.. — тараторит он. — О, да у тебя та же кофеварка. А я всегда говорил, что старое лучше нового…

— Ничего подобного ты не говорил.

— Но думал, Майк, — серьезно заявляет он, — думал. Какая у тебя премилая кружка, подарок бойфренда? Ах, он у тебя умница.

Стараясь не думать, почему у него трясутся руки, закуриваю и отпихиваю его к столу.

— Ты сейчас что-нибудь уронишь. Лучше выкладывай, что у тебя.

Финт руками — и мне в лицо утыкается острый угол бумажного конверта.

— Джокер, — объявляет Фрэнсис, оцарапав мне щеку.

Я даже вздрогнул, его выходки кого угодно доконают. Но сегодня что-то изменилось, он не такой, как обычно. Слишком много нервов даже для него.

— Что с тобой такое? — спрашиваю я. Он протягивает руку за кружкой. Тянет на себя, заметив, что я не отдаю и смеряю его пристальным взглядом. Кофе выплескивается на тощие пальцы, он смотрит на них, и приходится сжать его костлявое плечо, чтобы добиться осмысленного взгляда, но он отталкивает меня.

— Не надо. Сядь, я не могу говорить, когда ты изображаешь еврейскую мамочку. Только я соберу мысли в кучу, ты всё портишь.

— Как хочешь, — говорю я, усаживаясь за стол и подвигая пепельницу. — Давай пакет.

Но он качает головой.

— Сделка, Майк.

— Ладно. Хочешь свои тридцать сребреников?

— Образно говоря. Сначала думал сделать тебе подарок, но потом решил, что сделаю подарок себе. Деньги мне не нужны, — предостерегает он, видя, что я собрался открыть рот, — не бедствую. А вот от тебя я бы не отказался. Я не могу тебя принуждать, так что предлагаю обмен — твоё согласие за этот конверт. Но всё должно быть по-настоящему, иначе не пойдет, Майк.

Теперь я действительно удивлен. Даже противно. И без того большую часть времени чувствую себя ходячим набором органов, но мне и в голову не приходило, что он может воспринимать меня так… буквально. Хотя кто знает, может, это его попытка ударить по моему самолюбию, или что ещё в его припорошенной лекарствами голове может сойти за идею.

— Это что, твоя цена? Секс со мной?

— Твой ответ?

— Интересно, — говорю я, потому что это и правда интересно. При желании, я мог бы отгадать ход его мыслей, но единственное мое желание — отгадать его безвременный уход с моей кухни и из моей жизни. Без парашюта. — Вот тебе встречное предложение: секс со мной взамен на то, что я никогда не вскрою этот конверт и не увижу, что в нем.

Фрэнсис — как подопытная крыса на тарелке безумного ученого: красные глаза ловят отблеск скальпеля, и каждый миг может оказаться последним, если опухоль, которую ей подсадили, не рассосалась во имя научного прогресса и кровавых миллионов Нобеля. В глазах учёного отражается досада: а если не выйдет? Чёрт побери этих чистоплюев с их гуманностью — столько грошовых китайских мальчиков шьют кроссовки для американских солдат с плоскостопием и грибком ног, столько биологического материала пропадает зря. В глазах китайского мальчика Сяо Ху отражается клеёнчатая скатерть едальни, где главным блюдом подают «Три писка». Новорожденные крысята дрожат на тарелке, синие под розовой плёнкой вены: первый писк — когда смыкаются палочки, второй — когда слепую рожицу макают в соус; третий писк глохнет, стоит клацнуть зубам.

— Нет, — отвечает Фрэнсис, и это можно посчитать первым писком.

Никакой сделки на самом деле нет — точнее нет моей выгоды, на которую он так неправдоподобно намекал. Всё это только затем, чтобы я открыл конверт, увидел содержимое и, видимо, обмер от впечатления. Как будто осталось что-то, что может меня поразить.