Беглец (СИ)

Вырываю пакет. Он пытается вскочить со стула, но я удерживаю его на месте.

— Эй!

— Помолчи минуту, ладно.

На стол сыпятся снимки, я разгребаю кучу, выуживая кадры, пытаясь, как в детстве, сложить историю из картинок, но тогда у меня получалось, а сейчас — с трудом. Вот Грег рядом с болезненного вида блондинкой, она держится за глубоко беременный живот, а он суетится рядом. Вот в кадре появляется Стейси, они садятся в ее сааб цвета засохшей крови. Вот та же блондинка, еще не такая беременная, вот тот же Грег, ещё не такой суетящийся, и та же Стейси, уже без всяких «но», выходят из Portland Hospital, счастливые, как кришнаиты, которым вручили бубен.

So, Sally can wait

(Итак, Салли может подождать)

She knows it’s too late

(Она знает, что уже слишком поздно)

As we’re walking on by…

(Когда мы проходим мимо)

— напевает Фрэнсис, пока я прикидываю, как расклеить фотки в семейном альбоме, но под моим предупреждающим взглядом замолкает.

Видит Бог, Фрэнсиса невозможно заткнуть дольше, чем на пару секунд, а вот мне удалось. Он сидит, набрав в рот воды, — минуту, пять, десять, — на бледной шее того и гляди раскроются жабры. Приходится нарушить тишину какой-то совсем уж неловкой шуткой.

— И кто отец живота? Надеюсь, не Стейси?

Он ничего не говорит.

— Вот знаешь, Фрэнсис, смотрю я на тебя и думаю: это ж как нужно ненавидеть, чтобы завалиться ко мне домой, подсунуть всё это, а потом сидеть и невозмутимо наблюдать за ходом эксперимента.

— Я не тебя ненавижу.

— А мне больно. Хотя я и знал об этом, видел их вместе. Я же не дурак, Френс. Всё равно обидно за всех нас. Ты — какой-то мусор. Всё начиналось хорошо. Ты помнишь, — я улыбаюсь, — как выдернул меня из мира, не знаю, ото всех. И заменил мир собой. Я думал, что можно быть счастливым, действительно счастливым, просто так, ничего для этого ни делая, не пытаться изображать, что-то из себя представлять. Быть… собой, быть с тобой. Ничего больше меня не волновало, мир был крошечным и огромным где-то здесь, — мой палец больно утыкается ему в грудь. — Я мог сделать всё, чего бы ты ни захотел, и всё бы получилось. Я никогда не думал, что у меня столько сил, возможностей. А потом всё ушло. А потом я снова был всемогущ. А потом опять… Я не понимал, что происходит, мне только хотелось убрать боль, пока я не съел сам себя, как запутавшийся в собственном теле червяк. Ты не только дал мне толчок, но ещё и показал, как хорошо может быть, и тогда я смог сравнивать и додумался, как может быть плохо. Как может быть хуже. Ты меня встряхнул, и всё то дерьмо, что копилось годами, всплыло на поверхность. Я больше не мог делать вид, что ничего не понимаю. Я всегда понимал слишком много и ничего хорошего в этом много не было. Ты сделал меня несчастным, напомнив, кто я такой. Но у нас всё ещё оставалось кое-что, что, я считал, было важным.

Я молчу, перебитый собственной мыслью. Я думаю, что сплю. Обычно в таких ужасных снах всё тянется до последнего, и только потом ты разгоняешь морок и понимаешь, что можешь проснуться. И дальше, после мгновенного облегчения, берёшь всё в свои руки. Я думаю, что будет, если я и дальше не проснусь, и внутри меня поднимается истерика. Я пытаюсь снова, и снова, и волосы на загривке становятся дыбом.

Я почти близок к тому, чтобы взять нож и заколоть его, как жертвенную свинью. Как последний способ, просто потому, что такого не может произойти наяву, — а значит, это не явь.

—… было важным, что мы могли быть собой. Я так думал. Что ты любишь меня таким, какой я есть. Я был вдохновлён идеей того, что нам не нужно ничего менять, чтобы нас любили, ничего! Ну, откровенно говоря, я был одурачен этой идеей.

Я и стал собой только после нашей встречи, точнее узнал себя. В этом загвоздка, такого меня ты не хотел. Слабости ты не хотел, но чтобы быть сильным, нужно быть и слабым. Чтобы было, с чем сравнивать. И ты сбежал.

— Неправда! — возмущается он.

— Последние полгода я видел только твою спину.

— Я никогда не думал об этом так. Это ты всё анализируешь, а я просто делал, просто жил, перестань выставлять меня ёбаным Доктором Нет! Это просто жизнь, мы не всегда знаем, что и зачем мы делаем!

— А мне не нужен человек, который не знает, что и зачем он делает. Вот мы и подобрались к сути. Ты просто не тот, кто мне нужен.

— Ну что ж, в конце концов ты нашел того, кто тебе нужен, — усмехается Фрэнсис.

— Твоя тупая ирония неуместна. Даже больше скажу, твой уровень интеллекта не позволяет рассуждать на такие темы. Я серьезно, Френс. Вообще не твое, даже не пытайся, — говорю я и, заставив бэтмена на кружке вскинуть бедра, заглатываю кофейный осадок.

— Раньше ты не жаловался. Я тебе даже больше скажу: бессильная злоба выдаёт тебя с головой.

— Например?

— Ты хочешь меня, но сопротивляешься, потому что не знаешь, как примирить это со своими принципами.

— У меня они есть? Не знал.

— Слабоватая отмашка, Майк, попробуй ещё раз.

— Не буду пробовать. Пожалуйста, ты сделаешь услугу нам обоим, если уйдешь без моей помощи.

Он кивает.

— А его ты выгонишь?

— Он уйдет сам, если узнает, что мне всё известно.