Это панграмма шрифтов Windows (предложение, вмещающее все буквы алфавита). В английском это The quick brown fox jumps over the lazy dog, но я заменила на русский вариант.
========== Walking In My Shoes ==========
Выпроводив его и возвращаясь в квартиру, перешагивая через порог, я думаю, что перешагну и всё это. Взгляд скользит по стене и цепляется за забытый на кухонном столе пакет. Всего лишь ворох фоток, бумага, которая всё стерпит. А я? Я стерплю? Мой первый порыв избавиться от конверта ещё актуален, но чем дольше я тяну, тем слабее уверенность в том, что я смог бы тягаться с Фрэнсисом, с этой женщиной, с… ребенком. В моей голове один за другим рождаются сцены, где я нахожу выход. Деньги — бумажные боги, помогут мне. Страх — первобытный инстинкт, подчиняет всех. Любовь — дым погребальных костров, исцелит боль и чуму. Это она выкуривает меня из моей же жизни.
Фрэнсис был прав. Как бы я ни поступил, это ничего не изменит. Фитиль уже горит, и предчувствие пороха снова щекочет нос и нервы. И как бы я ни хотел сделать вид, что ничего не изменилось, пол под ногами дрожит, и не важно, смогу ли я, как долго смогу устоять. Реальность нашёптывает, что я не значу так много, как привык считать. Посыпался. Перестал быть номером один, если вообще им был. Вот он я, в новом статусе аутсайдера, беру пакет с фотографиями и несу в гостиную, бережно приглаживая бумагу. Осматриваюсь, как на месте преступления, проверяя, что не заметил, заметая следы, веду себя как преступник, точнее как нахлебник, подбирающий объедки с хозяйского стола; но мне и пора привыкать к новому амплуа.
Самое разумное, что я могу сделать — уйти от него раньше, чем он уйдет от меня. Самое глупое, что я могу сделать, — остаться и ждать, и довольствоваться тем, что перепадет с его щедрой руки в мой жадный неразборчивый рот. Звучит симпатично, и раз уж теперь я гиена, то не мне воротить нос. Запах, сладкий запах распада. Вот так, Майкрофт, жри что дают.
Ах, как я его люблю! Как люблю! Вот это настоящая любовь, вот она! Хочешь любви — будь готов жрать с руки, а не то, что кто-то там возомнил.
«Ну, хватит», — думаю я и выхожу из дома, пока окончательно не впал в экзальтацию от жалости к себе. Если забыть об эмоциях и вернуться к здравому смыслу, можно вспомнить о том, что холодный расчет, которым мы повязаны и который снисходительно называем любовью… Не любовь. Не только любовь. Не столько любовь, а значит, её правила здесь не работают.
***
Грег подходит к журнальному столику, бросает лишь один взгляд на фотографии и оборачивается. Поправляет браслет на руке, вдумчиво смотря в сторону. И ничего в его лице не направляет меня — не приказывает бежать, кричать, остаться, перевернуть стол.
Тут он трогает меня за рукав и смотрит в глаза, облизывая губы.
— Что бы ты ни думал, это чушь. Всё не так, — с налётом враждебности говорит он, пока я задаюсь вопросом, что же, по его мнению, думаю. — Это было до того, как мы… с тобой…
— Мы что? Спасибо, я умею считать.
— Я хотел сказать, ты же знаешь! — перебивает он, но затыкается, стоит мне избавиться от эмоций. Эта холодная расслабленная маска и есть я, а куда же делось его обычно насмешливое лицо?
Ещё никогда, чёрт возьми, он не был мне так противен со своими отговорками, уловками и пониманием, я же должен понимать, мы же понимаем друг друга; да я всё могу понять, но как же я, кто будет понимать меня, давать мне право на злость, когда я хочу злиться, право постоять за себя, за свою гордость, потому что, что бы там ни было, вопреки всему, она у меня осталась!
— Так всегда будет? Я должен буду читать твои мысли до того, как ты решишь что-то сказать?
— Я боялся твоей реакции.
Да, эта моя знаменитая реакция, которой все так боятся, снова на первых ролях, как я мог позабыть.
— Я полагал, что не раз дал понять, что ты можешь рассказать мне. Как видишь, ты всё ещё можешь.
Иногда я бываю таким убедительным и вкрадчивым, что сам себя боюсь.
— Мне тоже казалось, что я могу доверять тебе, а вместо этого ты следишь за мной.
— Ох, прости ради Бога. Так что? Тебе уже не нужно переживать о моей реакции. Я отреагировал. Позволь поинтересоваться, что последует дальше?
— Я всё расскажу, и мы найдем решение.
— Не надо развлекать меня историями, я всё и так знаю: ты идиот, решивший напоследок трахнуть бывшую. Ты сомневался. Это было несерьезно.
— Именно так всё и было, — говорит он с нервным смешком.
— Очаровательно, что ты находишь это смешным.
— Чёрт возьми, это было ошибкой!
— Ты называешь это ошибкой? Это, мать твою, целый ребенок! — рычу я. — О каком решении ты говоришь? Теперь ты ждешь, что я щёлкну пальцами и проблема исчезнет?
— Не знаю! Я просто не готов к этому, понимаешь? Это неправильно, я. Боже, да это вообще не моя жизнь! Мать хочет, чтобы мы поженились, Господи, — он сжимает веки, — я думал, что дам ей денег и она отвяжется, эта сука просто обманула меня, а теперь её родственники не дают мне прохода!
Он мельтешит перед глазами, расхаживая из угла в угол, и я еле сдерживаюсь, чтобы не сбить его, как кеглю. Блять! Почему всё происходит со мной?