Беглец (СИ)

Он вскакивает; я раздумываю — что делать: сперва заплатить официантке, или потом, или все-таки сперва, пока в голову не выстреливает, что со звона колокольчика над хлопнувшей дверью прошла, кажется, вечность, и не подрываюсь вслед. На улице грёбаный ливень, и я, как грёбаный голубь, верчу тощей шеей, не видя его из-за заливающего глаза дождя.

Он стоит упёршись в капот моей машины — потому что точно знал, что я побегу за ним — и только и ждет момента, чтобы броситься мне навстречу в ярости. Я захлёбываюсь волной дрожи, понимая: кто может хлестать меня, теперь обрушит потоп.

— Ты ёбаный лжец, вот ты кто, понял?!

Но мне нечего сказать. С тем как дождь прокладывает полосы по его лицу, с тем как из-под почерневших ресниц глаза глядят с отвращением, я не нахожу даже аргумента, чтобы поднять руки и, может, остановить его. Я думал, что делаю больно ему. Снова ложь. Кто из нас будет стоять здесь, желая сдохнуть, я знал.

Я, я, я.

— Твои сладкие словечки, все обещания, на которые я вёлся как последний дурак! Ты превратил мою жизнь в дерьмо, а теперь не можешь даже уважать память об этом! — кричит он. — Это твоя машина?! Эта?! Он сменил её! — Он хватает камень из клумбы и впечатывает в капот, в лобовое, кроша его в месиво. — Что ещё ты сменил?! Любовника, которого не должен любить?! Или, может, я тоже своё отслужил, а?!

— Грег, пожалуйста, послушай меня! — Я пытаюсь держать его, но он вырывает локти, и мы замечаем на пальцах, намертво вцепившихся в камень, кровь, но он упрям.

— Не трогай меня теперь!

Один джентльмен останавливается на другой стороне, предупреждая, что вызовет полицию. Грег в ярости сдёргивает мою хватку.

— Что происходит?

— А на что это, по-твоему, похоже?! Я тут выясняю отношения, мать твою, вали куда шёл, пока я не добрался и до твоей задницы!

— Грег, пожалуйста, успокойся, — пытаюсь я, поворачивая его к себе. — Мы можем поговорить спокойно!

— После всего ты ждешь, что я буду спокоен? Прошло то время, когда я тысячу раз говорил с тобой спокойно. И тот, кто сделал то, что сделал ты, не имеет на это права, запомни, Майкрофт, — добавляет он всё же тише. — Раз у меня больше нет моей жизни, не лишай меня хотя бы голоса!

— У тебя есть жизнь, — говорю я, наконец найдя в себе силы разозлиться. — Ты сам её выбрал!

— Ещё одна ложь! Хватит играть, Майкрофт, здесь нет публики! Мы оба знаем, что ты лишил меня выбора!

— У тебя всегда был выбор, и ты его сделал! — кричу в сердцах. Из всех моментов на свете он выбрал этот, чтобы не понимать меня. — А теперь хочешь сказать, что у меня нет права жить дальше… Но оно есть, Грег Лестрейд, ещё как есть!

— Под жить дальше ты имеешь в виду трахаться со всякой швалью?!

— Да, — спокойно цежу я, дрожа от холода и злости. — Именно это я и имею в виду.

Он вглядывается мне в лицо, пытаясь понять, достигло ли оскорбление цели, но я не дам ему удовольствия это заметить.

— Оно того стоит? — наконец спрашивает он.

— Что, — не понимаю я.

— Твоя прежняя жизнь, теперь, после меня, стоит того?

— Нет никакого «после тебя», Грег, — устало говорю я. — Чего ты хочешь, скажи мне?

Я мог бы взять свои слова обратно и сказать, что соврал насчет Алекса и Фрэнка, но его пальцы сжимают камень, а я не способен обойтись с ним как с любым другим. Всё ещё держу его за локти, но чувствую, что он окончательно успокоился.

— Сядь в машину, Грег.

Он открывает заднюю дверь, очевидно, чтобы быть подальше от меня, и я настраиваю зеркало, пока поворачиваю зажигание.

Он лежит, прижавшись щекой к коже сидения и поджав ноги в мокрых джинсах. Как будто не заинтересован во мне, совсем обо мне забыв.

— Я знаю, ты за мной шпионишь, — вздыхает он.

— Похоже, ты устал беситься.

— Как бы я ни устал, не надейся. У меня в запасе второй раунд.

— Почему, Грег, — вполоборота к нему спрашиваю я.

— Почему? — Он поднимается на руке и фыркает. — Почему что? Почему я припёрся сюда, почему наорал на тебя или почему здесь я, а не какая-нибудь твоя шлюха? Почему?.. Почему… А почему бы и нет? Просто потому что могу…

Глаза смотрят с вопросом, когда он чуть подается вперед, намекая, что собирается поцеловать меня. Но я не могу.

— Я не буду это делать, — тихо настаиваю я, глядя в его глаза совсем близко. Целый человек близко и далеко, твой и совсем нет, представлял ли он когда-нибудь, что всё не закончится, а будет длиться, и что, может быть, мы успеем достать друг друга по горло, успеем хотя бы разлюбить, была ли в его голове хотя бы тень узнавания нашего будущего? Всё, что я видел в их глазах — страх лишиться настоящего, и нет другого для меня рядом с ними, не было и нет.

Я был прав, когда сказал, что с меня хватит.

— Делать что. — Грег дотрагивается до моей щеки, и едва ли я такой хороший актёр, чтобы он не заметил мой первый порыв прижаться к его ладони.

— Ты знаешь, о чем я.

— Твоё тело считает иначе, — шепчет он, не сказав, когда мы успели стать заговорщиками, и подается ближе. Чувствуя себя собакой Павлова, сглатываю последние оправдания.

Я не могу ничего сделать, я люблю его слишком сильно.

Едва он касается моих губ, от прежнего холода прошибает дрожь.