Беглец (СИ)

Она, особенно если дело касалось Фрэнсиса, всегда была чем-то вроде нравственного катализатора. Один её выразительный взгляд мог стушевать меня в кляксу, а дальше — потри и бумага пойдет катышками, нажми и порви листок. И, хотя я без труда могу игнорировать чужое влияние, мне и в голову не приходило делать хоть шаг в сторону, я знал, скользкого пути. Но сейчас ей, похоже, всё равно, и этот долгожданный нейтралитет красит утро в фиолетовый. Мир не поблёк после того, как я ушел от него, а наоборот — обрел краски, хотя это дебильное художественное клише всегда меня бесило. Я думаю о том, насколько наконец свободен и сколько всего могу сделать… Вот только придумаю, с чего начать.

— Я ушел от Фрэнсиса, — говорю я, потому что мне нужно отчитываться взаправду, вслух, хотя она этого не просит. Точно, можно сходить в кино — сто лет ведь не были. Но. Я терпеть не могу догадываться, что кто-то что-то там про меня думает. Я потому и держу её в друзьях — мы оба прямолинейны и можно не гадать, да и за столько лет лицемерить в адрес друг друга уже абсурдно, но из-за этой улыбки монализы и потрясения на меня нашла излишняя подозрительность преступника.

— Бросил его.

Стараюсь не думать, как смешно и наивно это прозвучало.

— Что, опять? — Стейси округляет глаза и уже не щадит моих чувств, заливаясь смехом. Паршивка.

— Это всё.

— Ну, в таком случае, тебя можно поздравить. Как он воспринял? — спрашивает она и, уловив мое замешательство, хлопает по щеке. — Это что значит?

— Никак не воспринял… он спал.

— Ты порвал с ним, пока он спал, — она смотрит на меня как на дебила, но, похоже, легко может с этим смириться, ей ведь плевать на Фрэнсиса и его чувства,— а зачем, позволь узнать, нужно было переспать с ним, перед тем как бросить? Если это изощренный план, то я что-то не улавливаю.

Она идет к холодильнику и, достав пакет сока, который когда-то сама туда поставила, морщится запаху и начинает инспектировать содержимое полок, вытаскивая плесневелый хлам вроде зелёной оплывшей головки сыра и сметаны, на вид и цвет напоминающих соус песто. Косится при этом, будто я на глазах превращаюсь в пещерного человека, а мне просто не было дела ни до чего на свете, ни до еды, ни до стрелок на брюках.

Она снимает шубу, которая не сгодилась бы и в качестве половой тряпки, и принимается за уборку.

— Это был прощальный жест, или ты воспользовался ситуацией и решил, что с паршивой овцы хоть шерсти клок или что?

Не отвечаю. Мне очень неловко. Ну это же Фрэнсис, как она не понимает!

— Ааа… У тебя от этого парня зависимость, вроде как от мороженого или шоколада, да? — она цокает и того и гляди швырнёт в меня мокрой тряпкой. — Иногда нам всем страсть как хочется мороженого. Ну последнюю ложечку. Ну последнюю. Всё, эта точно последняя, — передразнивает она, впрочем, беззлобно. — Я вот шоколадное ненавижу, но если мне скажут, что я больше никогда в жизни его не попробую… О, вот тогда я буду давиться клубничным и слезами, мечтая хотя бы о ложечке дивного шоко…

— Ну хватит, я понял.

— На самом деле всё очень просто, даже элементарно. Перестань бросать Фрэнсиса, в этом нет никакого смысла. Ты его даже не любишь, это твоя идея фикс, запретный плод, мечты об Эльдо… О чём это я. А. В общем, пока он раздражает тебя, как палец в заднице, ты не можешь наслаждаться действительно хорошими, но менее специфическими вещами. Ты же и сам это понимаешь.

— И что ты предлагаешь? То есть мне нужно отделаться от него, не отделываясь от него, так?

— Ой, Майк. Да тут есть варианты, вот сядь послушай. — И я сажусь. — Первый вариант — унизить его в своих глазах. Это ты пробовал, да и он поспособствовал… Не подходит. Терпение у тебя, как у Паркер-Боулз, ей богу. Второй вариант — она выдерживает театральную паузу, — убить Фрэнсиса. Дождаться темноты и кокнуть. Состроить самоубийство. Возни много, но ради такого можно и заморочиться… Что, нет? Ладно, проехали… Есть ещё третий вариант — тут как раз как с мороженым: один раз переешь и всю жизнь воротишь нос. Пусть приходит время от времени, капает тебе на мозг, трахает своим маленьким членом, а я даже пообещаю, что буду терпеть его присутствие. Вот увидишь, неделька-другая и тебе надоест. И ты снова начнешь получать удовольствие от красивых мальчиков с роскошными причиндалами — да, я Лестрейда имею в виду, эту свинью.

Она всё ещё не оправилась после нашего разрыва, как шокированная отменой помолвки с принцем мамашка или продюсер, чьему протеже обломился Оскар.

Прикидываю, как всё будет: мы будем иногда встречаться, бурно скандалить, потом так же бурно мириться, но с каждым разом мириться будет хотеться всё меньше, и скоро мне это надоест, я буду избегать его, поглядывать на сторону, искать другого общества, мы будем видеться всё реже, потом он уедет поправлять здоровье на Ривьеру, меня затянет работа, и мы оба будем в шоколаде.

— Нет, Стейси, — говорю я. — Я всё решил.