Беглец (СИ)

Наверное, где-то живет другой мудак, который думает так же. Знаю-знаю. У него темные вечно взъерошенные волосы, на щеках — неизменная щетина, а глаза смотрят так, что никому и в голову не придет назвать их обладателя мудаком. Никому — кроме меня.

С тех пор, как я видел его в последний раз, прошло… полмесяца, наверное. Не то чтобы я расслабился. Первое правило настоящего мудака — не давать жертве передышки.

То сообщение на асфальте было пробой пера. За ним последовало еще одно — поверх закрашенной серым первой надписи.

«А как зовут тебя?» — вопрошали белые буквы.

Я стоически проигнорировал ещё не ставшее привычным утреннее приветствие и отправился на работу. «Ещё не ставшее» — я всегда был немного наивным и надеялся на человеческое благоразумие.

Нет — на самом деле я надеялся, что это развлечение ему наскучит.

На следующий день всё повторилось.

«Это невежливо», — гласила надпись.

Я убедил Клэнси не обращать внимания. Было трудно — пришлось использовать самые беспроигрышные аргументы. Тогда казалось, что беда миновала, но в итоге я лишь отсрочил истерику.

«Я пытаюсь быть дружелюбным», — так начался четвертый день.

Вернувшись из Манчестера, Олли застал несколько двусмысленное «Мне понравилась твоя машина».

Скандал был жуткий.

«Ты злишься?» на следующее утро ввело меня в ступор. Взгляд Олли, высунувшего голову в окно, не предвещал ничего хорошего. Целый день прошел в мыслях о том, что ждет меня вечером. На совещании с министром я сидел, смотря в одну точку.

Мы поссорились так, что почти не разговаривали еще два дня. Олли выгнал меня из дома; я вымаливал прощение, стоя на коленях на надписи «Мне жаль твоего друга». Хорошо, что репортеры так и не пронюхали, куда переехал Олли. Представляю себя на коленях на второй полосе «The Sun». Сразу после грязных трусов какой-нибудь звезды.

Мы окончательно помирились, обсуждая план поимки чокнутого художника в пятницу, разглядывая мокрый после дождя асфальт и «Но вообще-то он играет, как дерьмо» с лужицей на месте заглавной «S».

Решение было простым: дождаться, пока ночью не появится незадачливый любитель граффити, и взять его тепленьким. Тогда мы даже не задумывались, что собираемся сделать с этим пакостливым мудаком.

Но, как это всегда бывает, когда в дело вступаю я, план провалился с оглушительным треском. Я честно ждал, но пятница выдалась такой зубодробительной, что в итоге уснул. А проснулся уже от криков пришедшего в бешенство Олли. Не помню, как выбежал на улицу, как растаскивал дерущихся (то есть оттаскивал Олли, который буквально озверел, почуяв первую кровь). Не помню, куда делся уличный художник — исчез, будто провалился сквозь землю, пока я возвращал Олли в адекватное состояние.

В следующие три дня все было тихо. Я даже забеспокоился, куда делся эм… тот парень. Не удивился бы, если зализывал раны, — в порыве злости Клэнси вполне способен откусить и ухо, и нос. В глубине души я надеялся, что он всё же решил оставить свою идиотскую затею. Конечно, доводить меня весело — пока не нащупаешь грань моего терпения.

Хотя, кому я вру. Мне было скучно. Не без скандалов, конечно, но нельзя не признать, что у этого Грега забавное чувство юмора. И ещё более забавное чувство самосохранения. Ну, и гордость взыграла — куда без нее. То ли он слишком быстро сдался, то ли я наскучил так скоро.

С этими мыслями я вышел из дома Олли позавчера. И, к своему удивлению, наткнулся на размашистую, на всю дорогу, надпись:

«Н Е Д О Ж Д Е Ш Ь С Я»

Вот так. «Не дождешься». Захотелось завыть, опуститься на траву и, обхватив голову руками, лелеять повисшее в воздухе безумие. Но вместо этого я шел к машине, помахивая портфелем, не скрывая улыбки.

Домой к Олли я предсказуемо не вернулся, опасаясь очередного скандала и желая хотя бы пару дней побыть в тишине.

Из того, что он прислал на пейджер, я понял, что ехать к нему смысла нет.

Поэтому и сегодня мой маршрут пролегает через другую часть Лондона. Неумолимо зеваю. Приеду и завалюсь спать, и никто — никто, — не помешает как следует выспаться.

Может, выпью. Наверное. Позвоню Стейси и, если застану дома, поплачусь в жилетку. Выслушаю последние сплетни. Подумаю о вечном, в конце концов. Чудо, а не вечер.

Подъезжаю к дому, паркуюсь и, с портфелем под мышкой и двумя громадными папками в руках, еле как выбираюсь из салона.

Ой, ну…

Я не смотрю вниз. Я не смотрю на гребаный асфальт. Я ничего, ничегошеньки не видел. Вместо дороги — пустая, прозрачная плоскость. По ней можно ходить, но краска из баллончика её не берет — неа. Это специальное дорожное покрытие — такое только под заказ, только у меня под ногами. Это специальный мир, в котором нет волнений, скандалов и нездорового чувства юмора.

«Я тебя выследил».

Я вообще читать не умею. А в папках — одни чертежи. Белый цвет мои глаза не воспринимают. Скверный юмор — тоже.

Я даже не бешусь. Просто хохочу на всю улицу, пока не захожу к себе. Да и потом, если честно.

Детектив-инспектор Грег Как-тебя-там. Я не могу.

***