Я улыбаюсь. Уверен, про себя улыбается и она. Мне интересно, что это: блеф, двойной блеф, тройной блеф? Играть на её поле, её фигурами, по её правилам?
Глупо, бессмысленно, безнадежно.
***
— У тебя есть фен?
— Откуда и зачем мне фен? — раздраженно отвечаю я. Вернулась головная боль; похоже, температура тоже поднялась. Стоило схорониться под одеялом, а не смеяться над их болтовней. Теперь делай вид, что всё в порядке.
— А чем ты сушишь свою прядку? — мурлычет Стейс, поглядывая в окно. — Ну и ну, ну и ну.
— Найдем тебе зонт, — говорит Грег. — А ещё дождевик, резиновые сапоги…
—…и надувной матрас. Так у тебя есть фен?
— Держу специально для тебя.
— У каждого уважающего себя педика должен быть фен.
Я морщусь и запускаю в неё подушкой. Она поднимает снаряд и замахивается.
— Эй, ненормальные, не хватало только ваших боев. Стейси, отстань от него. Идем, я найду тебе фен.
Они направляются в ванную.
— Заодно вымой ей рот. С мылом, — говорю я вдогонку.
Пока она жужжит в ванной, Грег заставляет измерить температуру. Увидев показания, цокает и принимается донимать уговорами позвонить доктору.
— Это обычная простуда. Я в состоянии справиться с ней без помощи.
— Не похоже на то.
— Что такое? — входя в комнату, спрашивает Стейс.
— У него жар, и он всё ещё не хочет врача.
Она поджимает губы.
— К твоему счастью, мне абсолютно плевать, чего он хочет. Я уже вызвала своего доктора.
— Отлично, здорово! — вскипаю я. — Пусть приедет, пропишет тебе таблетки для мозгов.
— Не будь ты таким придурком…
— Так! Тихо! Ты, — он хмурится, — лежи спокойно и главное — молча. Стейси, когда он приедет?
Я молчу и злобно поглядываю на подругу. Та буравит взглядом в ответ.
— Как только доберется. Я в аптеку. — Поставив почти осязаемую точку, она уходит, явно смакуя собственное превосходство.
***
Под тарабанящий дождь и сопение развалившегося в кресле Грега я очень скоро впадаю в полудрему. Мысли кружат в голове, и, кажется, это только усиливает мигрень; нужно постараться не думать и забыться сном.
Хотя как тут не думать, разве что я вообще когда-нибудь был на это способен. Не припомню. Не помню ни одного дня, в котором мысли не беспокоили нерадужными перспективами. Всегда, в каждый момент жизни, есть что-то, что не дает расслабиться и просто быть. Зависнуть в пространстве, стать прозрачным, ничего не значить. Отключить голову и дышать.
Жить, постоянно предполагая худшее, утомительно. Чего мне стоит сопротивляться, успокаивать себя, держать лицо. Без этого меня разъест изнутри. Вот причина, по которой я так стараюсь. Иначе для меня невозможно.
Где-то далеко, далеко, далеко. В подсознании, в самом ядре она отвоевала место и осталась насовсем. Чёрт, какая ирония: я, который стремится контролировать все и всех, остаюсь беспомощным в моменты, когда никто не видит, в моменты, когда не в силах контролировать себя. Я замыкаюсь в себе, и я теряю контроль, потому что, оставшись один, не могу сосредоточиться. Нет раздражителя, мне нужен раздражитель, тот, кто перетянет внимание на себя. Мне нужен противник, теневой боксер — нужен тот, перед кем я сожмусь пружиной, готовый ко всему. Так получилось, что этим кем-то стала Стейси — и плевать на причины, — она мой раздражитель, инородное тело, прошмыгнувшая в кустах кошка, утомительный кашель — симптом бессонной ночи. Где бы я ни был, что бы ни делал, я знаю, что она придет и включит защиту, которая окутает череп изнутри, паутиной, лианой проводов, выстелит стенки лазерной сеткой, пустит ток, но не даст потерять контроль. Она не свет в конце туннеля, она — шорох в тёмном углу, а это гораздо, гораздо лучше; людей не гонит надежда, их гонит страх. Для того, кто контролирует всё, нет страшнее человека, что подошел близко и рассматривает все трещинки, все пылинки, все складки, что не разгладишь второпях. Плевать, что я не различаю, где она и где моя выдумка. Плевать, что она — это я, что это уловка и что на самом деле я борюсь с самим собой. Я это знаю, и это работает — обман самого себя не считается ложью, пока не примешан кто-то третий. Всё, что происходит в моей голове, остается в ней. Ложь и порядок — отличная альтернатива правде, если ту, словно разбросанные по полу шмотки, наскоро запихали в шкаф и под кровать. Люди боятся заглядывать под кровать; люди первым делом заглядывают под кровать — забавно, ведь там всегда что-нибудь да есть. Я знаю, что спрятал и что найду. Знаю всё о своих кошмарах и сам выбрал ту, что сторожит мой сон.
«Просыпайся»…
«Просыпайся»…
…
Проходит время прежде, чем я понимаю, что шепот мне не снится. Распахиваю глаза.
«Просыпайся»…
Скидываю одеяло и вскакиваю с кровати. Тут же вздрагиваю.
— Ай! — Спросонья едва соображаю, чьи холодные пальцы вцепились мне в ногу.
— Попался.
— Господи, я чуть не тронулся. — Прикрываю веки и, сделав глубокий вдох, с шумом выдыхаю. — Что ты делаешь под кроватью?
— Сторожу твой сон, — говорит она, выбираясь. — Сам просил разбудить, помнишь?
Ни черта я не помню. Майк, Стейси, нам по восемнадцать, а это, кажется, наша квартира — вот и всё, на что способен мой мозг.
— Когда это? — Сажусь на кровать.