Белая луна над синей палаткой (СИ)

Машинально я открыл конверт и пальцами пролистнул крупные купюры, которые он содержал. Одной, даже одной - несмотря на взлетевшую цену на хороший морфин - хватит, чтобы заставить заговорить доктора Клингера. Который - теперь я в этом уверился - знал все с самого начала. Который должен был все мне рассказать. Потому что пес, взявший след, не бросит его даже если охотнику зверь больше не интересен.

========== Междуглавие 9 - Дорога ==========

От Хингана взяли севернее, и снова топочут крепкие копытца низеньких степных лошадок, отдаваясь эхом в невысоких каменистых холмах, прорезанных ребрами ущелий. Чуть позади своего атамана едет Байбак Хва, с ним еще трое - самых доверенных. Остальные “братья” остались в лагере под Хинганом, а эти едут вслед. Сопровождают. Или сторожат.

Крепконогие монгольские лошадки идут неторопливой и мягкой рысцой, на взгорбиях небольших холмиков переходя в шаг, настораживая остренькие мохнатые ушки и глухо похрюкивая. И ей кажется порой, что несут их даже не лошади, а что едут они на каких-то неведомых существах, которые только и могут существовать в этой степи - на удивление яркой, синеющей небом, серовато желтеющей дюнами и зеленеющей уже кой-где начавшей выгорать жесткой травой. Все дальше станции, от которых они повернули к северо-западу, и после изрезанных складками холмов стало совсем пусто и дико.

Мы въезжаем в степь, как в смерть, сказал кто-то в ее голове. И всадники смерти сопровождают нас.

Она почти не помнила первое свое впечатление от манчжурских пустошей, через которые шел их поезд - когда они были детьми, в первый приезд свой в Харбин, они с Тасей выскакивали на каждой станции, что-то покупали, жадно озирались - и тут же увиденное исчезало в юной незаботливости и беспечности, и в памяти оставались только отдельные осколки вроде степенного китайца в Бухэду, толстого, с косой, в роскошном синем шелковом халате, евшего что-то на ходу из плошки и старательно вытиравшего о шелк халата замасленные пальцы, или верблюда, стоявшего у самой узенькой платформы какой-то крохотной станции и взиравшего на пассажиров поезда с непередаваемым и великолепным презрением.

А сейчас она вспоминала яркие образные и красочные рассказы Камиля и невольно описывала для себя все видимое так, как описывал бы, наверное, Камиль. Лошадки шли или рысили по едва заметной в сероватой, “змеиного цвета”, говорил Камиль, зелени тропке, и за каждою вилось легкое облачко пыли. Кругом была степь и только одна степь, жестко замкнутая четким, “будто резцом проведенным” горизонтом с одной стороны и оживлявшаяся небольшими холмами, взгорьями и дюнами - “будто захоронения великанов”. Когда дорога меняла направление, степь медленно начинала вращаться, вращались холмы и поднимающееся над плоской степью, которую они оставляли позади, солнце. “Ни крыши, ни телеграфного столба, никаких следов людей - такой, верно, была земля во времена допотопных чудовищ”, говорил Камиль. Солнце, поднявшееся над утренней дымкой, набирало силу и, несмотря на весеннюю свою юность, уже властно накладывало на землю тяжелые жесткие лучи. Вдалеке время от времени вставали, завивались и исчезали маленькие смерчи.

“Не вами спрятано — не вам и достанется, господа”, говорил барон. Весь транспорт охраняла японская сотня капитана Судзуки, этому ушастому Судзуки барон верил в то время больше, чем русским. А все золото и много драгоценнейших подарков: вазы, трубки, статуи - все везла “чёрная телега”, и все потом было спрятано у Колокольного озера - рассказывал Камиль. А когда Анджей вышел, шепотом добавил “Там ущельице, которое имеет форму женского лона. Третье от края дюны, что спускается к озеру”. А когда вернулся Анджей, Гижицкий-старший как ни в чем не бывало продолжил повествовать о “черной телеге”, о том как ее пытались отбить китайцы, после чего Белый барон и решил спрятать клад. Он цитировал Пушкина и закончил словами о традициях со времен Чингисхана маскировать захоронения, прогоняя по ним скот.

“Туда поехали десяток бурят и харачинов, - звучал в ушах голос Камиля. - Вместе с казачьим есаулом. Спустя сколько-то времени туда же поскакал Сипайло с десятком своих головорезов. Скоро вернулся есаул, за ним прибыл и Сипайло. А вот бурят тех больше никто не видел, - Камиль делал значительную паузу. - А места там красивые. Вот тебе бы, братец, туда съездить на plein air*…” добавил Камиль со своим прекрасным французским выговором и посмотрел на брата. Глаза тогда у Анджея так и загорелись. Уехали они тогда быстро, а вернулись уже врозь. Анджей прибыл мрачный как туча, привез пару этюдов, среди которых был и тот, с палаткой и каменистыми отрогами, - а Камиль уехал совсем, и слышно, перебрался в Польшу.

…Несколько раз тропинку пересекали змеи; серо-желтые как земля, они умирающим ручейком перетекали из одной куртинки жесткой серой травы в другую и скрывались с глаз. Курганник завис неподвижно над проплешиной в травяной кошме в десятке шагов от тропки, потом камнем пал вниз и через мгновение снова взмыл в синее небо; длинный тушканчиков хвост болтался из его лап.