Белладонна

Я исподволь любовался ей. Не было во мне больше похотливых мыслей. Не раздевал я её, не лапал, не вертел в разных позах, не мечтал похабно. Всё просто: я прозрел. Она перестала быть для меня самкой. Она стала женщиной. Оказалось, женской красотой можно любоваться, не рискуя схватить неконтролируемую спонтанную эрекцию. И от созерцания живой женщины может захватывать дух как от «Рождения Венеры» Сандро Боттичелли. Ей тридцать. Может, тридцать два. А когда будет шестьдесят? Что будет с ней?

– Ничего не будет, – ответил Джинни, – краса не блёкнет.

В ординаторскую, громыхнув дверью, влетела акушерка из приёмного. Растрёпанная, бледная. Губы её подрагивали.

– Там… там… Наталья Васильевна… Только что… Там…

– Ну, говори! – вскинулась на неё Талова.

– От… отслойку привезли!

Я вскочил – стул отлетел, с грохотом опрокинулся. Вернусь – подниму. В несколько прыжков мы с Наталой-Талой оказались в приёмном. Молодая. Сознание спутанное. Черты лица заострившиеся, кожа восковая, губы синие. Живот торчит, недели на тридцать две – тридцать три. Между ног – пелёнка, промокшая свежей кровью. Хоть отжимай.

Тала повернулась ко мне: – Иди, мойся. Потом к акушерке: – Берзина вызывай. Быстро.

И следом за мной кинулась на лестницу. Мы бежали наверх, а за стеной гудел лифт, поднимавший в оперблок роженицу. Я стал мыться, в висках стучало. В операционной звенел инструмент – анестезиологиня и операционная сестра начали работу.

Брюшную стенку прошли быстро. Кровило мало. Это плохо. Значит, нет давления. И кровить, похоже, нечем. Такой матки я не видел никогда. Даже на картинках. То была не матка, – пропитанный тёмной кровью мешок. Только Талова собралась рассекать стенку страшного мешка, дверь распахнулась, в операционную вбежал намытый Берзин.

– Миша, стой, где стоишь! Наташ, ты иди, разбирайся с клиникой. Кровь заказывай экстренно, пусть везут!

Мы достали малыша. Он был плох, но закричал. Даже не закричал, – натужно запищал. Талова вернулась.

– Говори!

– Двадцать восемь. Первые роды. Тридцать четыре недели. Весь срок без патологии. Два часа – нарастающая клиника массивной отслойки плаценты.

– Ой-ё-ёй… – в ужасе простонал Джинн.

– Да уж, видели, – усмехнулся Берзин. – Там имбибиция стенки.39 Мы с гарантией влетели в ДВС.40 Кровь где?

– Нет. И не привезут. Только одна ампула, и та тухлая. Завтра срок выходит.

– Какая группа?

– Первая, резус-отрицательная.

– Чёрт! Пусть доноров найдут, пусть сдают!..

– Сейчас полночь, Аристарх Андреевич, – у анестезиологини оказался приятный низкий голос, – раньше десяти утра ничего не получим. Пока утро, пока телефонограммы по предприятиям, пока люди дойдут, пока сдадут. Без крови мы, коллеги. Что вы решили?

– А что решать? – бессильно выдохнул Берзин. – Идём на экстирпацию41.

– Пойти можно, – медленно протянула анестезиологиня. – Дойти проблематично. Давления нет. Адреналин у меня почти струёй. На водичке и десяти минут не протянем. Ну что? Будем иногруппную кровь переливать? – и тихо добавила: – Хотя, без толку. Тут и своя группа, – если консервированная, – уже бесполезна.

– У меня!.. – рявкнул я. – Первая резус-отрицательная – у меня!

– Вот орёл! – зрачки Берзина над марлевой маской сверкнули надеждой. – Сифилис есть?

– С утра не было! А надо? – в том же тоне прикололся я.

– Гепатит?

– Только в учебнике.

– Наташа, мойся!

– Уже! – проорала Натала-Тала из предоперационной.

* * *

Я лежал на жёсткой каталке. Вспотевшему затылку холодно и больно. Надо мной стояли трое в масках – Берзин, Талова, анестезиологиня.

– Чистый, чистый лежу я в наплывах рассветных, перед самым рождением нового дня… Три сестры, три судьи, три жены милосердных открывают последний кредит для меня… – как безногий инвалид в электричке, заокуджавил Джинни. Это было очень забавно, и я рассмеялся.

– Вот что. Смотри, – упёрся в меня взглядом нависший сверху Берзин. – У бабы ситуация швах. Одной ногой уже там…

– У Харона? – нагло перебил я.

– Именно. Вторую ногу задрала, осталось наступить. Стандартными твоими законными тремястами пятьюдесятью кубиками цельной не обойдёмся. Считай, при такой кровопотере, – слону дробина. Нужно больше. Давай с тобой договоримся так. Если сможешь, – если не испугаешься, – очень быстро сто пятьдесят. Это восемь шприцов, не шутки. Будет плохо. Потом пауза, и до пятисот, медленно; это легче – но всё равно без восполнения. Совсем без восполнения. Только на твоём собственном объёме. Сам понимаешь, не шутки. Ну а после полулитра сразу начинаем тебя доливать. Одной глюкозой с физраствором, никаких заменителей, и никаких, боже упаси, декстранов42. Если будет нужно, вдобавок отдашь ещё сто пятьдесят, уже после доливания. Какие мысли?

– А никаких. Другого выхода нет, правильно?

– Нет, – подтвердила Натала-Тала.

– Тогда вперёд, вампиры, что время теряем… – глупо осклабился я. – Подключичку поставьте для скорости.

– Может, тебе сразу бедренные воткнуть с обеих сторон, гонщик?! – рассмеялся Берзин.