Белые и черные

– Да Сама-то теперь к ним не такова… Стало быть, Толстой промахнулся, приставая к Голштинскому. С ним не много дела поделаешь. У него своих немцев не оберешься, и те немцы нашим хода не дадут ни за что. Нужно без немцев нашим стараться делать дело.

– Немцы нужны… Их не обойдешь. А только своих дать немцев. Конечно, Остерман хоша тоже немец, да с тою разницей, что наш и в руках светлейшего будет только выполнять его приказы…

– А голштинские немцы потребуют у своего герцога каждый себе по местишку! И коли их герцогу дадут делами заправлять, как хочется Толстому, наших они ототрут дальше. Помни же, что тебе норовить следует скорее внучатам государыниным да незамужней цесаревне… а замужняя – отрезанный ломоть…

– А что же ты с девочкой-то поделаешь? Не много она, по ветрености своей, и понять-то может, а не только что сделать, – возражал Авдотье Ивановне Макаров. – Князь уж все сообразил… Видит, что Бассевич только под свой ноготь норовит, он его холодно теперь и принимает. А ты, видно, думаешь только Сапегину руку держать? Смотри, не промахнись сама… Может он скоро и свихнуться…

– Я на него больших надежд не имею. Есть на примете еще ухарь. И заслугу оказал памятную. И любим многими… и признателен… И на его руку гнет княгиня Аграфена Волконская. А она баба зоркая и очертя голову не сунется.

– Кто же бы это такой был? – подхватил заинтересованный намеками Макаров.

– Вот как увижу в тебе полную искренность, тогда скажу. А теперь, покуда, поломай голову да попотей. Авось и сам усмотришь, коли ловок да находчив.

– А ты не пустую загадку загадываешь?

– Не загадку, а дело как есть подходящее.

– Ну, коли теперь не хочешь открыть… не настаиваю. Убедишься в моей правоте – без загадок будешь говорить. Поймешь, что Алексей прямой человек и никогда и никого не подводил.

– Я и хочу по первым твоим делам видеть – каков ты?

– Увидишь… бояться нечего… Одно скажи: не из немецкой нации?

– Нет… наш, русский…

– Русский, так отчего не назвать? Не может быть тайною…

– Нет… до времени тайна… Особенно от таких прытких, как ты да Ягужинский.

– Стало быть, ты точно завела околесицу, чтобы ему не назвать нужного теперь самой тебе человечка?

– Неужели же я такая дура, что сама себя предам тебе либо ему?

– Я и сам узнаю. Не допытываюсь. А насчет союза будь спокойна. Свою и своих руку крепко держу… без продажи… без всякой… начистоту…

– Ладно, ладно. Увидим.

– А ты не разумеешь ни Левенвольдов, ни Сапегу?

– Опять же нет… На кой прах оба… Один не сегодня завтра свернется… А другому и поглядеть не дадут.

– Одначе знаем мы кое-что на этот счет, с чем трудно будет согласить слова-то твои… Сдается, что, коли свернется Сапега, за Левенвольдом очередь?

– Оттого, что вам этак кажется, вас дураками и ставят наши сестры.

– Не во всем! Давай хоть ударимся об заклад, что я тебя проведу!

– Утешайся же этим, а я буду делать свое дело. Вот оно и покажет, кто останется в дураках.

И оба, глядя друг на друга, засмеялись. У каждого из партнеров была в запасе такая стратегема, с помощью которой они думали поворотить дело в свою сторону и приклеить нос противнику.

Смеясь, Макаров поднялся с места. Авдотья Ивановна сделала то же, промолвив:

– Давно пора спать. С тобой я опять заболталась было чуть не до света.

– Спать так спать, я и на то согласен… – И, простившись с хозяйкой, Макаров отправился в переднюю.

Надев здесь шубу, он отворил двери в сени, из которых пахнуло холодом. В это время потушили последнюю свечу, оставив запоздалого гостя в совершенном мраке.

Кое-как добрался он до саней и молча сел, толкнув кучера, тронувшего вожжами. Съехали со двора на Неву, и сквозь легкую изморозь замелькал огонек за рекой. Чем ближе к тому берегу, тем яснее.

– Это ведь у светлейшего? – не утерпел Макаров.

– Так точно, – глухо отозвался кучер.

– Стукнемся и мы… авось…

Кучер только вздохнул, вероятно, оттого, что потерял надежду на немедленный отдых. Сани подъехали к меншиковскому дворцу, крыльцо которого было наглухо закрыто, а в углу флигеля, в окне второго этажа, лились на снег яркие лучи света.

Макаров вышел из саней и подошел к главным дверям, но, видя, что они замкнуты, обошел дом и с заднего крыльца прошел прямо во второй этаж. Не найдя никого в передней и в соседней с нею парадной приемной, Макаров услышал где-то вдали голоса и, идя на них по коридорчику, очутился в ореховой комнате, в которую из соседней, сквозь отверстие замка, падало на пол яркое пятно света и громко раздавался голос светлейшего:

– Вот она как теперь нос подняла… Нас и знать не хочет, а требует на поклон, что ли?

– Видно, что так, – ответил другой голос, по которому Макаров тотчас узнал Ягужинского.

– Хороша воспитательница, нечего сказать! – отозвался голос Варвары Михайловны.

– Так как же, как же… меня оттереть, а самой пуститься во все… судить и рядить, мутить и концы прятать… Недурно! Только не рано ли так ей всем распоряжать да руководить? Надолго ли хватит теперешнего расположения? Не пришлось бы у нас же подпоры искать да за нами же ухаживать…