– Она надеется, что надежно забрала в руки, – ехидно сострил Ягужинский и сам засмеялся.
Макаров, выслушав это, не счел за благо долго таиться в неизвестности, пошарил у дверей ручку и, повернув ее. раскрыл дверь и очутился на пороге.
– А-а… вот и ты пришел! – со смехом сказал князь и, указывая на пустой стул около себя, промолвил: – Садись! Отдохни до отправления нашего… Там будет не до отдыха… может быть.
Алексей Васильевич почесал затылок, не понимая слов светлейшего, тогда как выражение лица его было далеко от шуток или от насмешки.
– Так, ваша светлость, таки поджидали его? – с какою-то насмешливостью молвил Ягужинский.
– Еще бы! Ты явился очень кстати и непрошеный, а с ним мы условились и, спасибо ему, не заставил ждать, поспевши во самое время.
Макаров закусил губу, чтобы скрыть свое смятение. А у Ягужинского изобразилось на лице нечто вроде любопытства, скоро перешедшего в явное смущение. Желая скрыть его насколько можно, Ягужинский, вопросительно взглянув на Макарова, с усмешкою обратился к нему, подмигивая на князя:
– То-то ты и поторопился завалиться спать у Чернышихи, чтобы вовремя явиться сюда молодцом…
– Я всегда знаю, что и как мне следует делать, – очевидно сердясь, но вполне совладав с собою, обрезал его Алексей Васильевич и вполголоса сказал Меншикову:
– Попросил бы я вашу светлость отойти в горницу, в рабочую вашу, подписать кое-что…
– Прежде докончим ужин, а потом, на полчасика, пожалуй, уйдем туда поработать вдвоем с тобой. – И сам подал ему блюдо с почками под кислым соусом.
Алексей Васильевич хорошо понял теперь, как ему держаться при Ягужинском. Да вместе с тем и заключил очень верно, что Павел Иванович, должно быть, сейчас не в великом авантаже у светлейшего.
Поняв, в чем дело, Алексей Васильевич прикинулся беззаботным, принявшись усердно есть и пить, чокнувшись с княгиней и Варварой Михайловной. А та не удержалась, чтобы не кольнуть, в свою очередь, Ягужинского, сострив как бы над Макаровым:
– Вишь, сердечный, как лакомо угощала тебя Чернышиха…
– Как бы не так, по совести сказать, матушка Варвара Михайловна, нашему-то брату ничего не пришлось… а все за себя поставили Павел Иваныч с хозяйкою. Ужина их, признаться, мне, грешному, и повидать не удалось, затем что проспал я под столом… А их милости, чтобы мне не мешать, ушли и дверь притворили… и огонь унесли… И что уж там у них, после обильной трапезы, происходило, один на один, Бог один ведает да стены, что все слышат да из избы сора не выносят…
Меншиковы и девица Арсеньева залились дружным смехом, а Павел Иванович сперва было надулся, да скоро спохватился и тоже вызвал на уста свои что-то вроде улыбки, не переставая метать на Макарова молниеносные взгляды, которых тот как бы не замечал, продолжая усердно есть и пить. Вот он встал и серьезно сказал, обращаясь к хозяйке:
– За хлеб за соль приносим благодарение. – И с поклоном прибавил князю:
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в рабочую?
– Идем, – сказал князь и, подав руку Ягужинскому, сказал: – До свидания… чаю, не увидимся несколько дней…
Тот стал раскланиваться с дамами и скоро удалился, негодуя на всех за неудачный исход прошедшего вечера и ночи.
Когда князь с Макаровым пришли в рабочую, Алексей Васильевич спросил:
– Неужто и впрямь, ваша светлость, изволите ехать куда?
– Да не только я сам хочу… и тебя думал захватить в провожатые, чтобы совет дурацкий назавтра не состоялся…
– Не извольте, ваша светлость, осмелюсь доложить, этого делать… Тогда меня исключат и назначат кого другого, к явной невыгоде вашей… а пока я, Алешка, тут – не извольте ни в чем сумневаться… все, что бы они ни вздумали учинить, благовременно будет отстранено… и жаловаться будет не на что… Ни отказа прямого не будет, ни решения такого, как желалося бы им, не последует. А насчет вашего отъезда… так внезапно… одно бы я позволил себе указать на благорассуждение ваше: неравно, коли потребуется инструкция вашей светлости в Митаве? Ино надобно бы заготовить умненько и контрасигнировать ее величеству, то есть ее высочеству за маменьку дать бы благовременно, а совету доложить для сведения, а то…