Белый клык

It was a tree-shadow flung by the moon, from whose face the clouds had been brushed away.	На землю легла тень дерева, освещенного выглянувшей из-за облаков луной.
Reassured, he whimpered softly; then he suppressed the whimper for fear that it might attract the attention of the lurking dangers.	Успокоившись, он тихо заскулил, но, вспомнив, что это может привлечь к нему притаившегося где-нибудь врага, смолк.
A tree, contracting in the cool of the night, made a loud noise. It was directly above him.	Дерево, схваченное ночным морозом, громко скрипнуло у него над головой.
He yelped in his fright. A panic seized him, and he ran madly toward the village.	Белый Клык взвыл и, не чуя под собой ног от ужаса, опрометью кинулся к поселку.
He knew an overpowering desire for the protection and companionship of man.	Он чувствовал непреодолимую потребность в людском обществе, в защите, которую оно дает.
In his nostrils was the smell of the camp-smoke. In his ears the camp-sounds and cries were ringing loud.	В его ноздрях стоял запах дыма от костров, в ушах звенели голоса и крики.
He passed out of the forest and into the moonlit open where were no shadows nor darknesses. But no village greeted his eyes.	Он выбежал из лесу на залитую луной поляну, где не было ни теней, ни мрака, но глаза его не увидели знакомого поселка.
He had forgotten. The village had gone away.	Он забыл, что люди ушли оттуда.
His wild flight ceased abruptly.	Белый Клык остановился как вкопанный.
There was no place to which to flee.	Бежать было некуда.
He slunk forlornly through the deserted camp, smelling the rubbish-heaps and the discarded rags and tags of the gods.	Он грустно бродил по опустевшему становищу, обнюхивая кучи мусора и хлама, оставленного богами.
He would have been glad for the rattle of stones about him, flung by an angry squaw, glad for the hand of Grey Beaver descending upon him in wrath; while he would have welcomed with delight Lip-lip and the whole snarling, cowardly pack.	Теперь его обрадовал бы даже камень, брошенный какой-нибудь рассерженной женщиной, даже тяжелая рука Серого Бобра, а Лип-Липа и всю рычащую, трусливую свору собак он встретил бы с восторгом.
He came to where Grey Beaver's tepee had stood. In the centre of the space it had occupied, he sat down. He pointed his nose at the moon.	Он побрел к тому месту, где стоял прежде вигвам Серого Бобра, сел посредине и поднял морду к луне.
His throat was afflicted by rigid spasms, his mouth opened, and in a heart-broken cry bubbled up his loneliness and fear, his grief for Kiche, all his past sorrows and miseries as well as his apprehension of sufferings and dangers to come.	Спазмы сжимали ему горло; пасть у него раскрылась, и одиночество, страх, тоска по Кичи, все прошлые горести и предчувствие грядущих невзгод и страданий -- все это вылилось в протяжном, тоскливом вое.
It was the long wolf-howl, full-throated and mournful, the first howl he had ever uttered.	Это был волчий вой, впервые вырвавшийся из груди Белого Клыка.
The coming of daylight dispelled his fears but increased his loneliness.	С наступлением утра его страхи исчезли, но чувство одиночества только усилилось.
The naked earth, which so shortly before had been so populous; thrust his loneliness more forcibly upon him.	Вид заброшенного становища, в котором еще так недавно кипела жизнь, наводил на него тоску.
It did not take him long to make up his mind. He plunged into the forest and followed the river bank down the stream.	Долго раздумывать ему не пришлось: он повернул в лес и побежал вдоль берега реки.