Бенони (пер. Ганзен)

Бенони было на что досадовать. Онъ такъ любилъ почетъ, а тутъ, не усплъ вернуться домой, какъ почувствовалъ, что вс и каждый смотрятъ на него, какъ на банкрота. Его жалли, — Бенони ни для кого не былъ плохимъ сосдомъ или такимъ человкомъ, къ которому нельзя было прибгнуть за помощью. Но теперь онъ разорился, и поговаривали даже, что онъ заложилъ свои строенія. Вдобавокъ и рыбацкое счастье его покинуло: за все лто онъ не захватилъ ни единаго косяка. О, какое негодованіе охватывало Бенони каждый разъ, когда кто-нибудь изъ мстныхъ жителей возвращался къ прежней дурной привычк называть его попросту Бенони! Мало того, Стенъ Лавочникъ, у котораго еще съ прошлаго Рождества остался зубъ противъ Бенони, не постснился даже обратиться къ нему на ты.

— Кого это ты тыкаешь? — спросилъ его Бенони вн себя. — Не совтую теб въ другой разъ…

— А теб бы не разыгрывать изъ себя корову, разъ ты всего-на-всего теленокъ, — отвтилъ Стенъ. Онъ, за словомъ въ карманъ не лазилъ.

— Ну, погоди ты, — задастъ теб Маккъ! — пригрозилъ ему Бенони. И пошелъ въ контору къ Макку.

Маккъ стоялъ тамъ, какъ всегда, съ брилліантовой запонкой въ манишк, съ крашенными волосами и бородой; наружность его нисколько не пострадала. Молва не щадила Бенони, но не коснулась Макка Сирилундскаго, этого важнаго барина. Онъ присвоилъ себ капиталъ Бенони, чтобы пустить его въ оборотъ; ну, да! Еще бы этотъ увертливый, какъ угорь, длецъ отказался отъ пяти тысячъ далеровъ! Но разв слыхалъ кто, чтобы онъ надулъ какую-нибудь рыбацкую семью, присвоилъ себ ея гроши? Не изъ таковскихъ онъ былъ!

— Ну, — сказалъ Маккъ Бенони, — теб не повезло на этотъ разъ?

— Нтъ.

— Да и нельзя каждый разъ разсчитывать на такое счастье.

— Захвати я только всю ту сельдь, что встрчалась намъ по пути, — сказалъ Бенони. — Да, видно, не судьба.

— Ну, въ слдующій разъ, авось, будешь счастливе.

— А я было надялся, что вы погодите отправлять треску въ Бергенъ, пока я не вернусь съ лова.

Маккъ отвтилъ: — Я право не зналъ хорошенько, когда ты вернешься. Ты бы прислалъ мн письмо.

— Да нтъ, и лучше, что Арнъ Сушильщикъ повелъ шкуну. Онъ, конечно, получше моего справитъ дло. Я только по глупости думалъ было…

— Знай я, когда ты вернешься… А, впрочемъ, я не былъ обязанъ дожидаться тебя, — отрзалъ Маккъ.

Бенони смирилъ себя и заговорилъ о счетахъ. Крупный кредиторъ Макка объяснилъ, что ничего не заработалъ лтомъ и потому ему нечмъ расплатиться за сокровища. Съ неестественнымъ смиреніемъ онъ просилъ объ отсрочк.

— Я тебя не тсню, — сказалъ Маккъ.

— Да, придется отсрочить, пока вы не уплатите мн моихъ пяти тысячъ, — заявилъ Бенони съ послднимъ остаткомъ самоувренности богатаго человка.

— Какъ хочешь. А то я не прочь и взять свои старыя драгоцнности обратно, — предложилъ Маккъ.

— Обратно?

— За ту же цну. Мн ихъ недостаетъ.

Бенони подумалъ съ минуту. Какъ такой банкротъ, какъ Маккъ, можетъ длать такія покупки? И что скажутъ люди, если Бенони выпуститъ сокровища изъ своего дома? Врно, нужда заставила, — скажутъ люди.

— Мн во всякомъ случа понадобится инструментъ въ дом и побольше серебра, — сказалъ Маккъ.

— Не знаю… не въ такой я, кажись, нужд, чтобы продавать свое добро, — сказалъ Бенони.

— Какъ хочешь. — Маккъ кивнулъ и взялся за перо.

А Бенони пошелъ домой. Слава Богу, онъ еще не дошелъ до того, чтобы просить у Макка кредита въ лавк; у него еще былъ припрятанъ на дн сундука мшочекъ съ наличными: пожалуй, тамъ будетъ не меньше, чмъ у самого Макка въ его шкатулк! И какого чорта люди плетутъ, будто онъ разорился? Есть у него и кровъ надъ головой и на ду хватитъ… хе-хе, всего вдоволь! Вотъ Макково-то богатство не очень-топ рочно, хоть онъ и намекалъ, что собирается обзавестись новой музыкой и новымъ серебромъ. Откуда ему взять средствъ на это? И Бенони опять поршилъ, что Маккъ большой мошенникъ, и лучше съ нимъ не связываться. Теперь онъ даже не предложилъ Бенони похать на шкун на Лофотены и закупить грузъ для трехъ судовъ. Пожалуй, Арнъ Сушильщикъ и это дло оборудуетъ?

Прошло нсколько недль. У Бенони опять не было другого дла, какъ ходить по воскресеньямъ въ церковь.

XX

Въ Сирилунд колютъ свиней. Полугодовикъ уже заколотъ и шпарится въ кипятк; очередь за годовикомъ, пестрымъ чудовищемъ съ желзнымъ кольцомъ въ рыл. Дломъ заняты нсколько работниковъ и работницъ: старшій работникъ колетъ, Свенъ Дозорный и Оле Человчекъ помогаютъ ему, а кухарка и Брамапутра бгаютъ взадъ и впередъ за кипяткомъ. Отъ скотницы мало толку: она только ходитъ да заливается горькими слезами, оплакивая животныхъ. Каждый годъ та же исторія!

Работникъ немножко побаивается крупнаго годовалаго борова. Свенъ Дозорный совтовалъ пристрлить его, какъ длаютъ вс добрые люди, но ключница разъ на всегда запретила это, — она не хотла, чтобы кровь пропадала.

— Ну, пойдемъ, возьмемся за него, — говоритъ работникъ, набираясь храбрости.

— Да, да, — отвчаютъ Свенъ Дозорный и Оле Человчекъ.

Они оставляютъ женщинъ шпарить тушу полугодовика и выдергивать изъ него щетину, подъ карканье и стрекотанье воронъ и сорокъ, тучей вьющихся надъ ихъ головами.