«Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Примерно в то же время Д.П. Якубович по-своему сопоставил содержание первой главы романа и загадочного отрывка. Он размышлял: «Трудно определить значение парижского эпизода в общей композиции «Арапа…», но, возможно, антитезой его должна была быть в свою очередь последующая измена Ибрагиму его жены Наташи и, может быть, тема тайного «белого» ребенка… Пушкин комбинировал здесь фамильные предания о Ганнибале и о семейной трагедии своего второго прадеда – А.А. Пушкина. В связи с той же темой в начале 30-х годов Пушкин набросал отрывок «Часто думал я об этом ужасном семейственном романе»[475].

Ю.Г.Оксман, комментируя этот же набросок, писал, что Пушкин предназначал его, вероятно, для предисловия к «Арапу Петра Великого»[476].

Во фрагменте нет решительно никаких данных, чтобы судить о том, «какого цвета» кожи был муж «милой преступницы» и «какого цвета» был новорожденный младенец. Это навело Т.Г. Цявловскую на мысль, что обнаруженный текст связан с рождением у Е.К. Воронцовой смуглого ребенка. Однако впоследствии исследовательница отказалась от этой гипотезы[477].

Большинство комментаторов все-таки сходятся на том, что набросок посвящен Ганнибалу и «свидетельствует опять-таки об устойчивости интереса поэта к жизни прадеда» (Г.А.Лапкина)[478]. «Но это отнюдь не было продолжением работы над «Арапом Петра Великого», от которого данный набросок резко отличается по стилю изложения; это был либо замысел нового художественного произведения, либо фрагмент автобиографических записок»[479].

Таким образом, отрывок остался «неприкаянным», он помещается в томах пушкинской «художественной прозы» отдельно и без каких-либо комментариев.

Конечно, личное начало «Часто думал я…» по жанру сближает его с автобиографическими заметками. В то же время лексически отрывок очень близок к эмоциональному и живому описанию родов графини в I главе романа о царском арапе: «Наконец она почувствовала первые муки <…> Ибрагим находился в кабинете близ самой спальни <…> Она мучилась долго <…> вдруг он услышал слабый крик ребенка и, не имея силы удержать своего восторга, бросился в комнату графини. Черный младенец лежал на постеле в ее ногах…» (VIII, 5–7).

То, что кульминация отрывка связана с появлением младенца, нежелательного именно с точки зрения цвета его кожи, – это почти не вызывает сомнения. Можно говорить о «симметрии» романного действия, о сбывающемся пророчестве Корсакова (на слова арапа «не твоя печаль чужих детей качать… – Смотри, Ибрагим, отвечал смеясь Корсаков, – чтоб тебе после не пришлось эту пословицу доказывать на самом деле, в буквальном смысле». VIII, 30), но выйти за рамки предположений нам не удастся.

Тема «преступных» родов не раз возникает под пером Пушкина. В дневнике 1834 года среди анекдотов о XVIII веке есть запись. «Княжна Туркистанова, фрейлина, была в тайной связи с покойным государем (Павлом I. – А.Б.) и с князем Вл. Голицыным, который ее обрюхатил. Княжна призналась государю. Приняты были нужные меры, – и она родила во дворце, так что никто и не подозревал…» (ХII, 321).

Примерно в одно время с отрывком «Часто думал я…» Пушкин записывает для своего собрания исторических анекдотов «Table-talk» миниатюру «Об арапе графа С^**».

«У графа С^** был арап, молодой и статный мужчина. Дочь его от него родила. В городе о том узнали вот по какому случаю: У графа С^** по субботам раздавали милостыню. В назначенный день нищие пришли по своему обыкновению. Но швейцар прогнал их, говоря сердито: «Ступайте прочь, не до вас. У нас графинюшка родила арапчинка, а вы лезете за милостыней» (XII, 159).

Все в этой новелле примечательно и не могло не привлечь внимания Пушкина: и «арап, молодой и статный мужчина», и юная преступница-графиня, и что «в городе о том узнали»…

«Ужасный семейственный роман» продолжает интриговать Пушкина. Он «часто думал» о нем, когда писал роман о царском арапе, продолжает думать и спустя шесть лет, когда женился и сам стал отцом семейства.

Пушкин был суеверен. Может быть, он просто побоялся продолжить роман о царском арапе, чтобы не накликать на себя беду. Заглянул в судьбу своего черного предка и ужаснулся. И остановил бег своей чеканной прозы у самого края открывшейся ему бездны.

«Как узник из темницы»

С тех пор гляжу на свет,

Как узник из темницы
На яркий блеск денницы (I, 42)

А.С. Пушкин. «К сестре»

Если пушкинская «История Петра» дошла до читателя только спустя столетие, то его заметка о «Железной маске» (1836 г.) была опубликована уже в VI томе «Современника» за 1837 год (вместе с «Арапом Петра Великого»).