Берег ветров. Том 1

Сандер и его мать Вийя, единственные теперь работники в семье Кюласоо, чинили развалившуюся местами каменную ограду лежащего под паром поля, когда вдалеке на береговой дороге показался экипаж. Видно, кто-нибудь из бар - то ли из имения, то ли с церковной мызы. А откуда и куда он едет и что за дела у проезжего барина - какое было до этого дело людям, работающим у ограды?! У них и своих забот достаточно.

Хозяин Матис, после того как развесил сети в амбаре, взял свой ящик с инструментом и уехал из Каугатома на корабле старого Хольмана плотничать за море (из каждой семьи уходил кто-нибудь, а у некоторых по двое и по трое). Даже семнадцатилетний Сандер, несмотря на молодость, просился с отцом, но тщетно, - Вийя осталась бы до осени единственной работницей на всем хуторе. Старший сын Пеэтер не то четвертый, не то пятый год жил в Таллине (видать, он и останется городским жителем), а старики уже не годились в помощники. Ану еще кое-как, с грехом пополам, летом суп сварит, а старый Реэдик как раз весной, перед ходом окуней, совсем слег и, судя по всему, уже не подымется.

Кюласоо - однолошадный арендный хутор, но разве здесь не хватило бы дела двум и даже трем взрослым работникам? Пахотная «земля» здешних полей отличалась от берегового гравия только тем разве, что от частого ковыряния сохой камни поистерлись и стали глаже обычного. И если хочешь получить урожай ржи хотя бы сам-пят, то нужно всю зиму неустанно, воз за возом, возить на поле морской ил, - навоза, что лежал в хлеву, едва хватало на клочок огорода. Покосов на хуторе Кюласоо было целых десять десятин. Но все больше негодные, бросовые: болото, утыканное камнями, заросшее ни на что не годным ольшаником, где и косить-то не было смысла. Каждый год приходилось брать у помещика исполу несколько десятин покоса, за Сутруметса, чтобы к зиме набрать хоть плохоньких возов двадцать сена для меринка и тощей коровенки. Все лучшие прибрежные покосы с тучной травой мыза мало-помалу забрала в свои руки (а кое-какие лакомые куски, конечно, оставила своим кубьясам, кильтерам и лесникам). Вот почему здешним крестьянам каждую весну труднее всего было с сеном: оно всегда кончалось раньше, чем можно выгонять скот на подножный корм.

Работы хватало и матери, и Сандеру, поэтому они даже сегодня, в дождливую, неподходящую для пахоты погоду, не решились остаться дома. Ограда каждую весну требовала хозяйской «проходки»: упавшие камни тщательно укладывались на прежнее место, чтоб не попадали летом под косу на межах, где все же росла трава получше.

- Коляска церковной мызы, - признал, наконец, Сандер, уложив широкий плитняковый камень на ограду и осматриваясь. - Смотри, сворачивает от Луугумяэ к деревне.

- Да, правда, - подняла теперь голову и мать. - А вдруг к нам заявится - из-за дедушки.

- Мы его не звали - откуда ему знать? - ответил Сандер.

- Станет черный ворон ждать твоего приглашения, коли запах крови в нос ударил, как же! - сказала Вийя и сама испугалась такого оскорбительного для господина пастора сравнения, сорвавшегося у нее с языка. - Может, просто так едет мимо деревни в другое место, - сказала она, словно желая смягчить резкость своих прежних слов.

Коляска проехала мимо низеньких береговых хат бобылей Раннавялья и свернула в узенькую улочку, между Корисоонийду и Леэснапыллу, потом с грохотом прокатила по открытой дороге Кюласоовялья и, взяв влево, в чуть зеленеющий березняк Васикакопли, исчезла из глаз Сандера и Вийи. Весенний дождь продолжал моросить, а мать и сын снова принялись за укладку камней. Только когда грохот колес внезапно стих где-то на краю деревни, они внимательно прислушались.

- Наверно, зашел-таки к нам, - сказал Сандер, бросив работу.

Мать и сын чуть не бегом бросились домой.

Дворовые ворота были сорваны с петель пасторской коляской (были повреждены и несколько елок вдоль изгороди, посаженных Сандером в защиту от холодных северных ветров). Кучер поставил коляску с жеребцами на зеленой лужайке, за увитой хмелем изгородью, и в полутемной прихожей примащивал на деревянной вешалке свой мокрый плащ. Пастор уже стоял у кровати старого Реэдика, а бабушка Ану трясущимися руками старалась зажечь пару сальных свечей, чтобы укрепить их на столе по обе стороны молитвенника.

- Итак, вослюбленная душа, - прозвучал в низкой, сумрачной комнате голос пастора (он произносил «вослюбленная» вместо «возлюбленная»), - покайся своему богом призванному проповеднику слова божьего в грехах своих. Я пришел сюда, чтобы привести тебя к святому причастию…