Берег ветров. Том 1

Пока Каарли один-одинешенек сидел у сарая Кюласоо, выбирал ощупью илистую грязь из сетей и сокрушался о корзинах, на которые не нашлось охотников (в то время как на берегу около хольмановского шлюпа слышался шум голосов, и деньги «приходили и уходили», как любил говаривать Михкель из Кийратси), уши его снова уловили неровный бег Йоосепа.

- Давай скорее корзины, Лийзу послала! - кричал Йоосеп еще издали.

- Покупает, что ли? - Радостный испуг пронизал все тело Каарли.

- Покупает! Тынис не хочет испачкать весь шлюп рыбой, часть они положат в корзины, - ответил Йоосеп и понесся с охапкой корзин к причалам.

Когда мальчик примчался за второй охапкой, Каарли спросил:

- А ты цену не спрашивал? Сколько за штуку дадут?

- Ну, за орешниковую можешь спросить двадцать копеек, - сказал Йоосеп, - а за лыковые, пожалуй, можно получить все тридцать!

- Так и обещали тебе?

- Ты хозяин, тебе и цену назначать.

«Вот оно как, - думал Каарли, когда Йоосеп сводил его за руку на берег к Тынису. - Ждал и надеялся раздобыть хоть мелкой рыбешки, а глядишь, дело пошло на лад, может, удастся и деньжат получить».

Корзины не очень нужны были Тынису, они служили только тарой для рыбы, а поэтому он не мог предложить за них высокой иены. За корзины из орешника - по десять, за остальные - по пятнадцать копеек. Что оставалось делать Каарли - ведь не понесешь их обратно! Так и быть, пусть повидают его корзины Ригу, покрасуются в руках рижских мамзелей.

- Ну что ж, - пробормотал Каарли, склонившись к Йоосепу, - на ярмарке, верно, больше получили бы, но…

- Дело родственное, - вставил Йоосеп.

- Как так родственное?! - кашлянул Каарли, но тотчас же сообразил, снова откашлялся и захлестнул потуже свою драную шубенку, сквозь полы которой здесь, на открытом месте, так и рвался ветер. - Дело родственное… Да-а… Вот так шило-парень!

При совершении торга Тынис скупился, выторговывал каждый грош, но когда шлюп уже был нагружен рыбой, он заказал у кярласких торговцев для родственников и односельчан два бочонка пива - больше, чем папаша Пууман. Оно и понятно: разве может волостной старшина тягаться с капитаном трехмачтового судна?!

О том, что творилось на берегу, о пиве, которого отведал и мастер-корзинщик, говорится в песне, сочиненной самим Каарли:

Мы про Хольмана болтали,

Третий ковш уж допивали,

А в сторонке кубьяс слушал…

Черт бы взял холопью душу!

- Сийма надо вздуть, ребятки!

Пусть покажет кубьяс пятки,

Позабавимся на диво!

- Гаркнул Кусти из Лайакиви.

Виллем не успел подняться,

За весло рукою взяться,

А уж кубьяс задал драла,

- Насмешил он всех немало!

А с четвертого ковша

Речь о Пуумане пошла,

О его быке задорном.

О судье - глупце упорном!

Если судить по песне, то пивные ковши ходили по кругу и в пятый, и в шестой, и даже в десятый раз (на самом деле кругов было, конечно, куда меньше: день был рабочий, и все торопились к своим сетям). Когда ковши пошли «по двенадцатому кругу», в песне говорилось уже

О церковной лютой скуке

И холеной графской суке…

После «четырнадцатого круга» не пощадили даже губернатора, а после пятнадцатого дерзнули заговорить

О морозах небывалых,

Сучьих свадьбах разудалых…

вперемежку с подробностями домашней жизни того, кто называл себя «Мы, Николай Вторый, божьей милостью император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, и прочая, и прочая».

Последние строки песни можно было петь только спьяну, но, несмотря на это (а может быть, именно поэтому), она быстро распространилась по всему приходу Каугатома и впоследствии причинила слепому песельнику немало неприятностей.

Вот так (или приблизительно так) на берегу Питканина шли торговые дела у слепого корзинщика Каарли и его поводыря Йоосепа, сына безмужней Анны.

Глава вторая