Народу на пристани собралось теперь довольно много, и Каарли уже не различал всех голосов. Каждую весну с окончанием ледохода Питканина превращался по утрам в многолюдную пристань. Окуни шли косяками сверху, от Весилоо, сюда, в мелководный залив Руусна, метать икру; через неделю они уже уйдут. Уйдут и рыбаки. Рыба уходит в глубокое море, рыбаки же - за море: на корабельные работы, на постройку домов или на торговые корабли Хольмана. Осенью, за месяц до ледостава, в залив хлынут новые косяки рыб, на этот раз сиги, - вернутся и рыбаки, и снова ненадолго оживет берег. А когда лед установится, жизнь в заливе снова замрет, потому что жерлицу и подледный лов неводом здесь применяли редко - невода рвались о каменистое дно.
Шумел ветер, раздавался вокруг неумолчный людской гомон. А слепой Каарли со своими корзинами все еще сидел лицом к морю у рыбацкого сарая Матиса из Кюлacoo. Кое-кто из прохожих здоровался: «Ох-хоо, вот и старый Каарли!» Иные шутили. Но про корзины - никто ни словечка. Казалось, что сегодня не повезет и тем, кто поджидал рыбаков с полными бочонками пива. Почти каждого рыбака встречала на берегу жена: надо ведь помочь выбрать рыбу из сетей и очистить их от ила. А женщина, известное дело, бережливее мужика. О да, в хозяйстве надо затыкать множество прорех, поэтому рыбу охотнее всего продавали за наличные деньги. Но денежного купца на берегу редко сыщешь. И жены рыбаков, которых дома поджидало немало голодных ртов, охотнее меняли рыбу на зерно, чем на хлеб, и лучше на хлеб, чем на пиво. Зерно можно свезти на помол к ветряку папаши Пуумана и в любое время испечь хлеб. Из зерна - была бы охота - можно к празднику и пива сварить; опять же и тут выгода: барда останется скотине.
Йоосеп сновал, как челнок, между причалами и вешалами, помогая то хвастливому Михкелю тащить от лодки конец сети, то выбрать пару-другую штук трески, запутавшейся в сетях Виллема из Лауласмаа (который все тянул свою песню про «американский рай земной») и старался услужить тем рыбакам, кому повезло с уловом. Время от времени он словно невзначай наводил разговор и на корзины.
- Что корзины, этакой дряни и дома хватает, - говорили ему. - Для семьи еще рыбы на лето не припасено, а надо бы и на пару мер зерна выменять. Когда втащим сети, видно будет…
А видно было лишь то, что корзины Каарли из ивовых и орешниковых прутьев красовались на каменной ограде в ряд, как подружки невесты перед алтарем, на глазах всего народа. Но никто, кроме Каарли и Йоосепа, казалось, и не подозревал об их существовании.
Только когда причалила кюласооская лодка, дело обернулось к лучшему, появилась надежда, что они сегодня не уйдут домой совсем без рыбы. Ведь Матис из Кюласоо, про которого в сложенной самим Каарли песне говорилось, что
приходился дальним родственником Каарли и не стеснялся обнаруживать это на людях. У Матиса, кроме сетей, были поставлены два ряда мереж у косы Кургураху, и нынче утром ему повезло с уловом.
Матис ходил в море со своим семнадцатилетним сыном Сандером, с тем самым, который выписывал газету «Уус аэг» и сам изредка посылал кое-какие статейки в редакцию этой газеты; третьим человеком в лодке был шестидесятилетний бобыль Михкель из Ванаыуэ, в прошлом - корабельный мастер, а нынче - строитель рыбацких лодок. Михкеля поджидала на берегу его жена Эпп, а рыболовов из Кюласоо никто не встречал. (Вийя, кроме обычной домашней суеты, была занята уходом за больным стариком, свекром Реэдиком, который в эту весну был очень плох.)
Поэтому проворные пальцы Йоосепа пришлись Матису и Сандеру как нельзя более кстати при вытаскивании сетей, выборке окуней и вытряхивании грязи. Даже Каарли досталась работа: Сандер подтаскивал к нему забитую грязью сеть, и старик на ощупь очищал ее от комьев ила, чтобы легче было расставить по вешалам.
Когда ряссаский Яан причалил к берегу с полнехонькой лодкой окуней, он сразу же велел кирласкому торговцу снять с телеги бочонок пива и подкатить к своему сараю. Что и говорить про Яана, или папашу Пуумана, как его еще называли!
Яан Пууман был одним из немногих, кто еще при Липгарде смог выкупить в собственность арендованную землю. Вскорости предстояли выборы каугатомаского волостного старшины, и Пууман метил на это почетное место. Почему же ему не быть щедрым, если море было поутру так щедро к нему?! Вскоре на берегу раздавался голос не одного только лоонаского Лаэса. Громче зазвучали голоса и других рыбаков, и бас Лаэса теперь даже заглушался громкой речью Кусти из Лайакиви и Длинного Виллема. Даже лауласмааский Виллем громче прежнего гнусавил своего «американского павлина».
- А как ты, Михкель, думаешь, не взять ли и нам пару штофов ячменной бражки? - спросил Матис у своего напарника по лодке.
- Ну что же, и у нас душа не каменная! - согласился Михкель и велел продавцу пива подойти со своим жбаном